– Совсем обессилел, – повернулся Арагорн к Гэндальфу. – Но это не от раны. Добрый знак! Если бы его поразила стрела назгула, он был бы уже мертв. Я думаю, его ранили южане. Кто вытащил стрелу? Она сохранилась?
– Вытащил я, – выступил вперед Имрахиль, – но не сохранил. Там было не до этого. Но помнится, это была не стрела, а дротик, и он действительно походил на те, которыми пользуются южане. Рана неглубокая, и меня удивило, что у Фарамира от нее такая лихорадка. Поэтому я и подумал про крылатый ужас. Какова же, по-вашему, причина?
– Причин много, – покачал головой Арагорн. – Это и усталость, и огорчение, нанесенное отцом, и рана, а самое главное – Дыхание Мрака. Он человек сильной воли, но еще до битвы долго пробыл под Тенью. Мрак медленно овладевал им, но пока его не ранили, он держался. Мне нужно было прийти раньше!
В это время появился травник.
– Ваша светлость спрашивали о Королевском Листе, так его простолюдины называют, – важно сказал он. – На благородном наречии имя сему растению ацелас, или если кто по-валинорски понимает…
– Я, например, – оборвал его Арагорн. – И мне все равно, будешь ли ты говорить «асеа аранион» или «Королевский Лист», лишь бы он у тебя был.
– Примите мои извинения, – поклонился травник. – Я вижу, вы сведущи в древнем знании. Но увы, сударь, мы не держим такого в госпитале, ведь здесь у нас только тяжелобольные. Насколько мне известно, в ацеласе нет особых лечебных свойств, разве что запах свежий, ну, усталость снимает… Может, правда, вы заинтересовались старинным стишком, его иногда повторяют, не понимая…
Так старухи запомнили, ни складу, ни ладу… Настой из этой травы принимают от головной боли.
– Тогда, именем Короля, найдите старуху, у которой поменьше знаний, зато побольше мудрости и у которой в доме найдется то, чего нет у тебя! – воскликнул Гэндальф.
Арагорн опустился на колени у ложа Фарамира, снова положил ему руку на лоб и застыл. Так прошло несколько минут. Воздух над ложем словно накалился и звенел. Все почувствовали, как Следопыт, напрягая волю, борется с чем-то; лицо у него осунулось, глаза запали. Время от времени он повторял имя Фарамира, но с каждым разом все тише и слабее, как будто и сам он уходил все дальше, окликая затерявшегося во мраке.
В этот момент в залу вбежал Бергиль. Он принес шесть листьев, завернутых в чистую тряпицу.
– Я нашел ацелас! Правда, он немного подвял: его сорвали недели две назад. Годится? – Мальчик взглянул на Фарамира и неожиданно заплакал.
Но Арагорн встал и улыбнулся.
– Годится, – сказал он. – Самое плохое уже позади. Успокойся! – Он взял два листка травы, подышал на них, потом размял в пальцах. Комната тотчас же наполнилась таким свежим ароматом, словно воздух проснулся и заискрился радостью. Потом он бросил листья в чашу с кипящей водой, и сердца тех, кто был в зале, возрадовались, когда они вдохнули запах: каждому припомнилось росистое утро в стране его юности. Арагорн выпрямился, словно ощутив прилив новых сил, и, когда он поднес чашу к лицу Фарамира, глаза его улыбались.
– Ну кто бы мог подумать! – сказала Иорет стоявшей подле нее женщине. – Трава-то, пожалуй, лучше, чем я думала. Она напомнила мне розы Имлот Мелуи, когда я была девушкой…
Прошло еще несколько мгновений, и Фарамир шевельнулся, открыл глаза и увидел Арагорна. Взгляд у него просиял, и он сказал едва слышно:
– Вы звали меня, и я пришел. Приказывайте мне!
– Вот мой приказ, – ответил Арагорн. – Вернись из страны теней, пробудись к жизни! Сейчас ты устал. Отдыхай, пей, ешь и жди меня.
– Я буду готов, повелитель, – сказал Фарамир. – Кто же будет лежать праздно, когда вернулся подлинный вождь?
– Пока прощай, – промолвил Арагорн. – Я нужен другим. – И он вышел из комнаты, сопровождаемый Гэндальфом, Имрахилем, Йомером и Пиппином.
Берегонд с сыном остались у ложа Правителя. Уже закрывая дверь, Пиппин услышал восклицание Иорет:
– Король! Вы слышали, я же говорила: руки целителя! – И вскоре все в госпитале узнали, что явился Король, дарующий исцеление. И эта весть распространилась по всему Городу.
Арагорн осмотрел Йовин и сказал:
– Вот кто принял тяжелый удар! Сломанная рука – не беда, она срастется, если жизнь возьмет свое. А вот с правой рукой куда хуже. Через нее прошло такое зло, что хотя она и цела, но жизни в ней нет.