Торнхилл вновь поднял бровь, и я поспешил продолжить:
— Эти люди… К ним нельзя подходить с обычными мерками, инспектор. Они… фанатики. Религиозные фанатики.
Последние слова вырвались невольно, и с моей стороны это было чистой ложью, хотя позже я понял, насколько близок был тогда к истине. Однако сейчас эта фраза, неожиданно пришедшая мне в голову, прозвучала как довольно убедительный аргумент. И Торнхилл, похоже, был склонен поверить мне. Во всяком случае, он ничего не возразил.
— Я… не очень помню борьбу, — говорил я. — Все произошло так быстро… Каким-то образом мне удалось попасть в соседнюю комнату. Вы не смогли найти меня, потому что эти часы — отличный камуфляж.
— И вы хотите сказать, что эти… люди тоже не обнаружили вас? — спросил Торнхилл.
— По всей видимости, у них не было времени на поиски, — предположил я. — Тем более что вы и ваши люди прибыли сюда очень быстро. Да и кто вообще ищет в часах?..
Торнхилл снова наморщил лоб, но, к моему удивлению, ничего не сказал. Он только встал, молча вернулся к часам и заглянул вовнутрь через открытую дверцу.
— Тогда остается один вопрос: что это за… вещество? — спросил он. — Хотелось бы знать… из личного любопытства, так сказать. Вы можете объяснить, Крэйвен?
Однако он спрашивал вовсе не из личного любопытства. Я сразу почувствовал, что инспектор лукавит. И все же я встал, подошел к нему и…
Я застонал. Странные образы мощным потоком хлынули в мое сознание. Я изо всех сил старался убедить себя в том, что это не больше чем простое видение, однако чувствовал, как во мне крепла непоколебимая уверенность, что эта пародия на мир, затерявшаяся где-то между широтами времени, существует и несет в себе реальную угрозу и смерть.
— Что с вами?
Голос Торнхилла прозвучал так отчетливо, как будто он крикнул мне прямо в ухо, тем не менее его слова не доходили до моего сознания. Я понял, что перед моим сознанием вновь появилась непреодолимая стена. Она стояла между миром и моими мыслями, и от нее отскакивало все реальное, осязаемое и настоящее, создавая место для сумасшествия, которое ледяными руками рылось в моем разуме.
— Крэйвен! — громко позвал меня Торнхилл. — Что с вами?
Словно сквозь колышущуюся пелену тумана и злых теней я увидел, как он повернулся ко мне и сделал шаг в мою сторону. Но затем неожиданно остановился, заметив что-то за дверью.
— Ничего! — простонал я.
Одно это едва слышно произнесенное слово стоило мне огромных усилий. Я начал дрожать. Силы вытекали из меня, как вытекает кровь из открытой раны, обрекая человека на бессилие и смерть. Я хотел предупредить инспектора, крикнуть ему, чтобы он развернулся и как можно быстрее бежал отсюда. Прочь от часов! Но я час за часом блуждал по равнине и не мог остановиться, чтобы дать себе хотя бы несколько минут передышки. Почва под ногами была такой зыбкой, что я боялся задержаться на одном месте дольше, чем на короткое мгновение, иначе тут же начинал грузнуть в проклятом черном болоте. Не в силах пошевелить даже пальцем, я не мог приблизиться к Торнхиллу, чтобы оттянуть его от часов.
— Не заходите… вовнутрь, — простонал я. — Ради Бога, инспектор. Не нужно туда идти…
Обессиленный, я беспомощно упал на пол, но даже не почувствовал, что разбил в кровь лицо.
Торнхилл тут же подскочил ко мне, поднял и встряхнул за плечи.
— Проклятие, Крэйвен, что случилось? — прошипел он.
— Туда… нельзя, — прохрипел я.
Мои мысли окончательно запутались; перед глазами стояла серая пелена, и от внезапного головокружения я едва понимал, что происходит вокруг. Наверное, я опять бы завалился, если бы Торнхилл не поддерживал меня. Мне показалось, что лицо инспектора расплылось, превратившись в аморфное белое пятно, глаза провалились, и теперь вместо них зияли черные, лишенные света впадины, из которых мне ухмылялось безумие.
Затем лицо Торнхилла вновь изменилось. Его черты стали тоньше, моложе и приобрели мягкую женственность. Теперь этот облик напоминал мне единственного человека, которого я когда-либо любил. Но это продолжалось только одно мгновение: образ вновь распался, и на поверхность вышло ужасное существо — отвратительная, извращенная карикатура на человека, воплощенная насмешка над Присциллой. Проклятый