Ему вспомнились люди, события, хорошие и плохие, длительные поездки, которые надолго удерживали его вдали от колхоза, самая последняя — в Москву, на съезд колхозников; ежедневные поездки по землям колхоза или по районным дорогам он не принимал в расчет, хотя и они составляли часть его жизни. И опять он мысленно вернулся к своим ближайшим соратникам, с кем делил радости, горести, славу… Он всегда думал о людях. «Человек борется за человека», — говорил он и частенько повторял самому себе, что всем, что есть лучшего в нем, он обязан людям: от хороших научился быть хорошим, а плохие показывали ему, чего надо избегать…
«…Столько народу окружало меня в эти годы… Не было человека, который с чем-нибудь не обратился бы ко мне, не было вопроса, который решался бы без моего участия, не было дома в селе, который не открывал бы мне двери в радости и горе…» Но в эти минуты Моге казалось, что все это погружено в снег, белая пелена встала между ним и тихими домами, прожитой здесь жизнью, которая обратится в воспоминания.
Его охватила острая боль от расставания с селом. Он сожалел даже о людях вроде Мирчи и о трудностях, через которые пришлось пробиваться. Так обычно и бывает: о трудностях, оставшихся позади, вспоминаешь с радостью, потому что было достаточно сил одолеть их в свое время…
Уезжая отсюда, Мога увозил с собой воспоминания. Даже если бы и захотел, он не мог бы отделаться от них. Ведь им конца не было. Они походили на поляну, заросшую множеством разных цветов: сорвешь один — другой встает тебе навстречу…
Они, воспоминания, сопровождали Могу и сейчас, в его одинокой дороге домой. Его тень по белой земле то вырывалась вперед, то отставала, как бы желая остаться в селе, то снова появлялась и молча следовала за ним, подслушивая его мысли в ночной тишине…
Мысли наслаивались, на миг всплывали давно знакомые слова, так ясно встающие в памяти, словно он читал их по книге.
Мога не мог пожаловаться на судьбу и в любое время готов был начать все сначала с тем же непреклонным постоянством в убеждениях, с чувством долга перед той жизнью, которую ему суждено было прожить.
Одиночество, которое он ощутил в эту ночь, было скорее кажущимся. Потому что он уносил с собой не увядшие воспоминания, а живые дела, как поруку перед новой дорогой. Кто знает, с чего бы он начал в Пояне, не будь Стэнкуцы…
Молчанием встретил его дом, привыкший терпеливо ждать своего хозяина. Мога сунул руку в карман за ключом, но нащупал ключ от кабинета. Он вытащил его и долго рассматривал, ощущая холодок металла в руке. Более четырех лет он не расставался с этим ключом — с тех пор как построили новое правление. Больше он ему не нужен. Может быть, поэтому так холоден металл?
Он постоял немного, глядя на заснеженное село, словно дожидался Михаила, чтобы вручить ему ключ.
Не слышно было ни звука, ни шороха. Угомонилась, успокоилась Стэнкуца. Теперь можно отдыхать…
Внезапно Мога ощутил теплое дыхание на лице. Ветер переменился, подул с юга, принес из степных просторов весенний запах. Снегопад прекратился, сразу посветлело. И, как земля под снегом, Мога почувствовал в глубине души теплоту, которая разрасталась, готовясь выпустить на свет нежный, зеленый росток. Как наяву он услышал шелест цветущих садов и посевов под полуденным солнцем.
Следом за Могой в Пояну придет весна и поведет его по новым дорогам, к новым людям, к новым волнениям.
«Хорошо сказал поэт: покой нам только снится…» — подумал Мога и переступил порог дома.
Мога возвращался из парикмахерской. Будь его воля, он никогда не прибегал бы к услугам парикмахеров. Каждый раз он предупреждал их, чтобы не мучили его долго, нет времени на подобные пустяки, и каждый раз мастера поступали с ним наоборот: еле двигались. Они очень старались, чтобы их председатель выглядел как можно красивее. Но сегодня он не торопил их, никуда не спешил — оставил все хозяйство на Лянку. Но как раз сегодня мастер неожиданно быстро закончил стрижку. А может, так показалось?
«…Где сейчас Лянка? — вернулся он к своим мыслям, не дававшим покоя с утра. — Чем занимается? Может, он нуждается в моей помощи?» И хоть сердце и подталкивало его пойти разыскать Лянку, он не изменил своего вчерашнего решения. «Пусть разбирается сам! Словно меня здесь нет, я уже уехал…»
Мога увидел наполовину пустой автобус «Мирешты — Кишинев», задержавшийся на остановке, и невольно остановился рядом с ним.
— Вам в Кишинев? — спросил его шофер. — Садитесь скорей… Пассажиры сегодня как зареклись не выходить из дому. А кто план будет выполнять?
— Ну, если речь идет о плане… — Мога улыбнулся и полез в машину. Окинул взглядом автобус — ни одного знакомого. Но не это интересовало его. Он чувствовал себя неловко, словно впервые в жизни ехал в автобусе и не знал, какие тут порядки и куда можно сесть…
И лишь когда Стэнкуца осталась позади, его охватило недоумение: куда же он едет? Никому ничего не сказал, никого не предупредил. Как какой-то беглец…