Возвращение из Трапезунда

С неожиданной резвостью извозчик прыгнул вперед, а Лидочка не успела отскочить, потому что наткнулась каблуком на край плиты и чуть было не упала. Она завела руку с сумкой за спину, а извозчик схватил ее за плечи и, когда старался дотянуться до сумки, невольно обнял Лидочку. Он притянул ее ближе, все еще стремясь к сумке, но Лидочка начала биться — и даже не столько от страха, как от отвращения, — так сильно и затхло воняло от извозчика чесноком и потом. И тут извозчиком овладело желание — настолько сильное, что он забыл о сумке и деньгах и, действуя вряд ли сознательно, начал возить руками по ее спине, все ниже и ниже, и старался при этом повалить ее на траву.

А Лидочка не кричала, только старалась избавиться от вони извозчика — отворачивала голову от него и боялась, что ее вырвет, и старалась, чтобы ее не вырвало, но этот проклятый извозчик навалился на нее всеми своими восемью пудами, и оттого тело ее конвульсивно сжалось, извозчик почувствовал неладное, он даже успел несколько отстраниться, но рвота измарала ему щеку и плечо, — и извозчик в растерянности отпустил Лидочку и стал отталкивать ее от себя, крича:

— Ты что, что ты, психованная? Ты что?

А Лидочка перевернулась на живот и, встав на четвереньки, пыталась облегчить свой желудок — и наверное, со стороны в этой сцене было нечто комическое, но не было никого, кто бы оценил этот комизм, потому что голос, прозвучавший над ее головой, как только тень загородила Лидочку от солнца, был совершенно серьезен и даже формален.

— Если я досчитаю до десяти, а ты, мерзавец, еще будешь здесь, — сказал очень знакомый голос, — то ты уже никуда не уедешь. Никуда.

— Слушшаассь, — запел невнятно извозчик. Потом затопали его убегающие сапоги.

Лидочка хотела поднять голову, чтобы увидеть и поблагодарить своего спасителя, но новый пароксизм рвоты настиг ее и заставил, стыдясь, отползать от него на коленях.

— Я принесу воды, — сказал тот голос, и Лидочка была благодарна тому, что он отошел. Она достала из сумки носовой платок.

Когда пан Теодор — а это был он — Лидочка узнала его, когда он спешил от церкви, неся глиняный горшок с водой, — вернулся, Лидочка уже была похожа на человека и даже могла смотреть на Теодора без стыда и ужаса.

Лидочка прополоскала рот и напилась родниковой ледяной воды. Потом намочила платок и вытерла себе лицо и шею. И стало хорошо — только очень хотелось спать.

По невысказанной договоренности они отошли от кладбища и сели на каменную скамью у церкви.

— Спасибо, — сказала Лидочка. — А что с Ахметом?

— Я не знаю. Этот мир — не мой мир, — ответил пан Теодор.

День был такой сверкающий, солнечный, что Лидочка впервые смогла заглянуть в глубину глазниц Теодора и увидеть, что глаза у него синие-синие.

— Нет сомнения, что Ахмет будет в тюрьме. Как я понимаю, у властей достаточно оснований к его аресту, — сказал Теодор.

— Его надо спасти! Он же из-за меня здесь оказался.

— Его нельзя спасти, — сказал Теодор. — И вместо этого вам лучше всего отсюда уйти. И как можно скорее. Из-за вас я второй раз прерываю свое путешествие и сам немалым рискую.

— Как рискуете?

— Как любой путешественник — рискую застрять в этом варианте.

Теодор сорвал веточку и отгонял назойливых мух. Почему-то в этом месте они вились вокруг людей.

Лидочка посмотрела на кладбище — крутой склон порос кустами и молодыми деревцами.

Она подняла руку. Пальцы дрожали.

— Я до сих пор перепугана, — сказала она. — Так гадко все получилось. И то, что меня вырвало…

— Пожалуй, вам повезло, — серьезно ответил Теодор.

— Ой, я бы умерла!

С Теодором можно было разговаривать откровенно — он был как близкий родственник. Она не ощущала этого ночью в гостинице, но сейчас чувство было очевидным.

— Я испытывала какую-то гордость от того, что берегу себя для Андрея, для своего мужчины… А теперь Андрея нет. Но я это берегу. Значит, для кого-то другого?

— Глупышка, — сказал Теодор. Но не осудил ее и не посмеялся. Просто он знал нечто, выходящее за пределы Лидочкиного знания.

Подул ветерок, хороший, свежий ветерок. Мухи куда-то отлетели.

— Очевидно, — сказал Теодор, потягиваясь, словно засиделся. Во рту у него была травинка, и он ее неспешно жевал, от чего порой его речь становилась невнятной. — Очевидно, когда я предупредил вас в гостинице, что вы попали в чужой мир, это было непонятно. Слишком мало было у вас информации. Но сегодня иначе. Или вы все поймете и подчинитесь мне, или останетесь здесь и будете искать свое счастье в одиночестве.

Лидочка не перебивала его — у нее был упадок сил, даже руку поднять нет возможности.

— Вы меня слушаете? Не спите еще?

— Слушаю, Теодор.

Смешное имя. Какое-то собачье. Пудель Теодор.

— Я буду краток. Подробные беседы оставим на будущее. Они обязательно состоятся как путь к овладению тайной, что сделает вас иной, чем все люди. А вы еще иной не стали. Этому надо учиться. Сегодня урок первый. Теоретический — потому что практические занятия вы проходите уже два последних месяца. И пока ничего не поняли.

— А разве это можно понять?

— Кое-что можно.