Возвращение из Индии

Я забрал множество распечаток ЭКГ Лазара, сделанных с момента операции, чтобы получше вглядеться при полном свете луны этой осенней ночью, а вглядевшись, увидел длинные полоски быстрых сокращений предсердия, которые отличались от обычных, нормальных; их было пять или шесть в ряд, и формой они тоже отличались от нормальных — в них же явно доминировал синусоидальный ритм, который заставлял меня предполагать его вентрикулярное происхождение. Даже несовершенные, как у меня, познания в кардиологии были достаточны, чтобы дать пищу моим страхам и привести меня к мысли сфотографировать эти результаты ЭКГ и взять их назавтра с собой в библиотеку, а там повнимательнее изучить их или даже добраться до находящегося в Иерусалиме профессора Адлера, и от него услышать, что он скажет. Кажется, впервые с тех пор, как я начал работать в больнице, я чувствовал себя настолько уверенным в своей правоте, что только мой возраст и не слишком большой профессиональный опыт удержали меня от того, чтобы немедленно тут же, посреди ночи, отправиться к профессору Хишину и попробовать обсудить сложившуюся ситуацию — ситуацию, не разобравшись до конца в которой мы рисковали попасть ь катастрофу. Но…

Но я оставил свой пост в палате скорой помощи, и ни на минуту не забывал, что этот факт в любое мгновение мог быть обнаружен. А потому я прошел в дежурку к медсестре, находившейся в конце коридора, и выписал для Лазара две таблетки парацетамола и капсулу с пятью миллиграммами валиума для его жены, а после того как убедился, что эти таблетки и капсулу они приняли, удалился, пообещав появиться назавтра поближе к полудню, — я должен был дать такое обещание, поскольку видел, что, несмотря на непоколебимое доверие, которое они питали к своим именитым больничным друзьям, они испытывали, быть может, даже неосознанно, некую зависимость — в хорошем смысле слова — от некоего молодого врача, который сопровождал их по Индии.

А потому, проснувшись довольно поздно следующим утром, я не отправился в Иерусалим, как обещал своим родителям, желая помочь им с Шиви, которая, по уверению моей матери, была в полном порядке и доставляла им массу радости, а вместо этого просто позвонил им и принес глубокие извинения. А поскольку я не знал, как объяснить даже самому себе все нараставшую внутри меня тревогу, касавшуюся состояния Лазара, которое вынуждало меня оставаться в максимальной близости к больнице, я предпочел не скрывать ничего и выложил им всю правду, не вдаваясь, впрочем, в детали медицинского характера, и эти разумные, рациональные люди должны были довольствоваться какими-то таинственными моими предчувствиями на том основании, что они привыкли во всем доверять мне.

За шесть часов до начала моего дежурства я уже вернулся обратно в больницу, где отправился в библиотеку, чтобы разобраться с показаниями ЭКГ и освежить мои знания об аритмии. Но после всех моих штудий прояснения в моих мозгах не наступило — получалось, что в некоторых случаях артериальные сокращения вполне могли выглядеть на ленте ЭКГ, как вентрикулярные. Эта неопределенность только усилила мое беспокойство, источник которого был для меня еще менее понятен, чем прежде. Я отправился в кардиологическую палату интенсивной терапии и начал просматривать распечатки ЭКГ больных, перенесших острый инфаркт миокарда в самое последнее время, а затем, выбрав подходящий момент, попросил дежурного врача показать мне ЭКГ с несомненными признаками вентрикулярной тахикардии. Вооруженный этими распечатками, я вновь отправился на девятый этаж, чтобы посмотреть, как себя чувствует Лазар. В кафетерии я услышал от двух психиатров, навестивших его, что он выглядит и действует «как тигр-людоед» и что завтра — или днем позже — его, скорее всего, перевезут домой, а еще через неделю он вернется в больницу и снова начнет владычествовать, заняв свое руководящее кресло.

Двое психиатров рассказывали все это, кипя бессильной яростью и не жалея желчи, поскольку Лазар отверг их предложения, превратив исполненный надежды визит в суровое поле битвы, ибо он был одержим своей очередной новаторской идеей — отделить от больницы отделение психиатрии, превратив его в самостоятельное коммерческое подразделение.

— Пусть решают свои душевные проблемы за пределами больницы, — сказал он мне, улыбаясь от уха до уха, когда я пересказал ему разговор двух психиатров. — Где? Да где угодно, только не здесь.

Отдельная палата, которую в последний раз я видел залитой лунным светом, сейчас была полна удушающего аромата цветов, но более всего напоминала нечто вроде офиса из-за двух телефонов, стоявших на полу возле кровати, и Монблана деловых папок рядом с подносом для еды. Левин делал тщетные попытки как-то ограничить поток посетителей, но Хишин, стоявший у постели Лазара, был, скорее, восхищен, чем озабочен столь явным приливом энергии у его больного. Температура у Лазара пошла вниз. Повязки были сняты, и сквозь распахнувшуюся больничную пижаму четко виден был ровный, уходящий от горла вниз шов.