И на этом мы расстались, не сказав друг другу больше ни слова, не произнеся даже слова «восхитительно», которое я всецело связывал с этой женщиной в ожидании следующей встречи, во время которой, поклялся я, пробиваясь сквозь зимний Тель-Авив на своем мотоцикле, я раскрою ей свои чувства.
Мне ясно было, что я должен признаться ей в них после того, как будет подписан договор, — в противном случае я рисковал остаться без квартиры. И это при том даже, что нынешняя моя хозяйка непрерывно оказывала на меня давление, чтобы я поскорее убрался. Я не спешил и не хотел торопить женщину, которую любил и желал. Сегодня у меня не было никакого намерения облегчать ей жизнь — убеждал я себя. Если она хочет в зародыше задушить то, что только-только началось между нами, все, что ей для этого надо сделать, это сказать секретарше, чтобы та пригласила меня в офис в ее отсутствие для подписания договора об аренде и получил ключи. Если она не хотела больше никаких контактов со мной, или если восприняла мою влюбленность как нечто легковесное и абсурдное, все что ей достаточно было сделать это, держаться от меня подальше или прислать ко мне Лазара под предлогом того, что только он мог показать мне все, связанное с водопроводом.
Но она позвонила. Через несколько дней она позвонила сама и голосом, полным какого-то нового дружелюбия и совсем лишенного той враждебной настороженности, продемонстрированной во время нашей предыдущей встречи, спросила меня, как я себя чувствую, и как распорядился вынужденным бездельем: конечно, для нее не было секретом, что профессор Левин еще не вышел из своей депрессии.
— Если бы нам могло прийти в голову, что вам придется здесь бить баклуши, — донеслось до меня с другого конца провода в сопровождении веселого смеха, — мы бы оставили вас восхищаться Индией. Потому что из-за нас ведь вы так и не удосужились увидеть Тадж-Махал.
— Это верно, — без промедления ответил я, обрадованный, что путешествие по Индии внезапно возникло снова, обернувшись связывающими нас общими воспоминаниями. — Благодаря энергичности вашего мужа это путешествие промелькнуло, как сон. И это очень, очень жаль, потому что я никогда больше туда не вернусь.
— Не говорите так, — запротестовала она. — Вы этого не можете знать. Ведь вы еще так молоды. — На что я предпочел не отвечать, ибо вовсе не собирался быть втянутым в обсуждение вопроса о моей молодости, после того как разница в возрасте между нами потеряла значение в сумерках квартиры ее матери. Сейчас ее интересовало — и она спросила об этом с непривычной для меня тревогой в голосе, — решил ли я как можно быстрее въехать в квартиру или я могу дождаться вторника, когда юридические конторы закрываются, так что у нее появится возможность до того, как все бумаги по аренде будут подписаны, не только показать мне местонахождение всех вентилей, но и то, как надо пользоваться кухонной плитой и микроволновой печью, а также сможет вместе со мной просмотреть инвентаризационный список имущества, подготовленный ее матерью, после чего ничто уже не будет мешать подписанию договора, который мы и оформим в спокойной обстановке, как то и подобает цивилизованным людям. Ну, а кроме того, никто лучше нее не понимает, что деловые отношения между друзьями всегда несут в себе опасность возможной ошибки или недоразумения.
— Ваша мать будет при этом тоже? — спросил я, ибо в мое сердце закралось некое сомнение.
— Если вы хотите, чтобы она пришла тоже, чтобы рассказать вам, как лучше управляться с домашним хозяйством, и сделала это лучше, чем я, я могу попробовать доставить ее, — ответила она естественным и спокойным голосом. — Хотите?
— Нет, нет, — поспешил я похоронить эту идею, стараясь, чтобы мой пыл в голосе не выдал меня. — Зачем пожилого человека тащить в такую даль? А кроме того, оказавшись снова в этой квартире, она, боюсь, может просто огорчиться. Вы согласны?
Она была согласна.