Возвращение из ада

Понятно, что не сразу все удастся сделать, поднять уничтоженное фашистами из руин. К тому же нас осталось так мало.

Однако вскоре оказалось, что о возрождении нашей культуры, школы, искусства мы могли только мечтать. Высокие начальники, а прежде всего «отец народов», объявили, что мы, мол, строим коммунизм, а при таком обществе будет один-единственный язык на всех. Надо ассимилироваться…

Тупость великодержавников, относившихся с пренебрежением к святым чувствам народов, к их культуре, искусству, языку, внесла смятение в общество. Слышались робкие голоса протеста, но они тут же были пресечены. Смельчаков обвиняли во всех смертных грехах, отправляли за колючую проволоку, в тюрьмы и лагеря, чтобы неповадно было…

Начались чудовищные провокации, фабриковались «дела», и тысячи, десятки тысяч прекрасных, честных людей заполняли тюрьмы и лагеря, не представляя себе за что.

Ведомство Лаврентия Павловича не ошибается. Надо истребить врагов народа, кому, мол, неведомо, что с «приближением к коммунистическому обществу у нас будет все больше врагов народа…»

И конвейер репрессий был пущен на всю мощность. Казалось, что не будет конца-края этому произволу.

Мы верили в ленинскую национальную политику, влюбленные в свою культуру, искусство, язык; требовали, как могли, справедливости. С огромным трудом добились возвращения в Украину, в Киев, государственного еврейского театра, который мытарствовал в эвакуации, возвращения Кабинета еврейской культуры академии наук, других культурных учреждений, открытия журнала, газеты…

Нам часто намекали, что играем с огнем, идем против течения.

И все же вернулся наш театральный коллектив, театр имени Шолом-Алейхема, блестящий театр, известный во всем мире. Но оказалось, что нельзя подобрать в городе помещения… Было принято «мудрое» решение — отправить театр в Черновцы до лучших времен. И отправили. Вернулся Кабинет еврейской культуры при академии наук. Но он влачил жалкое существование. Был сокращен состав, резко урезан план его работы…

С огромным трудом удалось добиться в центре, в Москве, разрешения издавать в Киеве литературно-художественный альманах на еврейском языке, языке идиш. Это вместо нескольких журналов, издававшихся на Украине до войны…

Мы считали это крупной нашей победой, а чиновники посмеивались. Некоторые из них потирали руки и шепотом предвещали:

— Это плохо кончится. Пиррова победа… Наши недоброжелатели состряпают какую-нибудь кляузу, припишут «национализм», и все выйдет вам боком…

Меня назначили редактором альманаха. В редколлегию вошли писатели Нотэ Лурье, Матвей Талалаевский, критик-литературовед Хаим Лойцкер, прозаик Ихил Фаликман — все фронтовики.

Альманах с первых дней привлек внимание наших писателей не только Украины, но всех республик. О нем хорошо отзывались не только в нашей стране, но и за рубежом. Его читали в Америке, Канаде, Франции, Аргентине. Казалось, наконец-то возрождается наша древняя литература, родной язык. Но не тут-то было! С некоторых пор нам начали ставить палки в колеса. Большие препятствия чинили всякие цензоры, «знатоки» еврейской словесности, они грубо вмешивались в наши дела, в каждом произведении искали блох. Безграмотные чинуши, не имевшие никакого отношения к нашей культуре, языку, «глубоко изучали» каждое слово, «читали» страницы альманаха через увеличительное стекло, искали крамолу, «национализм» и еще черт знает что.

Руководство Союза писателей, возглавляемое тогда Максимом Рыльским, Миколой Бажаном, не раз заслушивали наши отчеты, давали высокую оценку работе, отмечали, что издание пользуется большим вниманием читателей, а произведения, печатающиеся в нем, стоят на высоком идейно-художественном уровне. Мы продолжали улучшать свое издание, делали альманах живее, интереснее.

Казалось, никаких претензий к нашей редакции не могло быть.