Возвращение Ибадуллы

Он нашел наверху большую яркую звезду и не отрывал от нее взгляда. Звезда не оставалась на месте, она обгоняла поезд, затем поезд нагнал ее, опередил и оставил где-то сзади. Наверное, эта дорога не была прямой, какой казалась. Путь извивался и поезд вместе с ним — по воле людей, проложивших в пустыне стальные рельсы.Поезд идет по земле родины, и никогда Ибадулла не покинет ее пределы.

— Идите ложитесь, Ибадулла, — позвали его, и он послушно отошел от окна. — Мы скоро приедем, нужно немного поспать.

Это говорила девушка Фатима. Она лежала под легким одеялом на нижнем диване. Наверху, против предназначенного Ибадулле места, крепко спал тот самый русский, с которым Ибадулле пришлось встретиться и в первый и во второй день своего пребывания в городе. А в третий раз их свела воля Мослима, как считал Ибадулла.

Русского звали Ефимов, Иван Сергеевич, товарищ. Следовало говорить или товарищ Ефимов, или Иван Сергеевич. Но когда Ибадулла ошибался и говорил товарищ Иван или просто Ефимов, русскому было все равно, он также охотно отзывался.

Ибадулле не хотелось спать. Однако он послушно забрался на верхнюю койку, заложил руки за голову и закрыл глаза. Он продолжал спрашивать себя — кто он, и постепенно уходил далеко в прошлое.

II

Уже маленьким мальчиком Ибадулла знал все закоулки громадного Кабульского базара. Отец и сын иногда сидели вместе в чайханах базара, как все мужчины, и ребенок учился держать себя так же строго и спокойно, как взрослые.

Были очень вкусные кандилаты — шарики из тростникового сахара и муки, — сушеные дыни и финики, шелковица, абрикосы и мягкий сморщенный изюм из винограда без косточек.

Сожженные солнцем дочерна водоносы с громадными бурдюками, похожими на безголовых облысевших баранов, кричали на разные голоса одно и то же: «Воды! Воды! Свежей воды!»

Сквозь густую толпу, не стесняясь, проезжали большие люди на маленьких ослах. Ослы были спокойны и серьезны, никого не толкали, никому на наступали на ноги. Когда хозяин слезал и уходил, осел оставался ждать его, будто вкопанный в землю. Отец знал интересную поговорку: будь у осла ноги толще, он поднял бы весь мир.

Без конца тянулись кузнечные ряды. Там с потолков свисали длинные ремни. Дергая за ремень рукой или ногой, кузнец приводил в действие мех. Струя воздуха дула в яркую кучку раскаленного угля, и кузнец вытаскивал из маленького горна кусок желтого, как солнце, железа. Он бил по нему молотком, железо краснело, темнело и превращалось на глазах мальчика в подкову, кетмень или нож. Отец говорил, что всегда так обрабатывали железо, со дня, в который родился пророк Магомет. Но теперь нет таких мастеров, которые делали клинки, рубившие пух.

Ярчайшими цветами и блеском переливалась поливная глиняная посуда, и отец говорил, что в старину посуда была даже лучше.

Целыми улицами висели ковры, шелка, платки и бумажные материи, ими можно было бы одеть весь мир.

В крошечных будочках сидели золотых дел мастера. Они возились с цветными камешками, крутили и вили серебряные и золотые проволочки, и вдруг один из них показывал серьезному мальчику в большой не по росту чалме, державшемуся за руку отца, браслет, бусы или женскую серьгу с подвесками, такую же, как у матери.

Проходили молчаливые женщины в накидках на головах, к которым спереди были пришиты большие длинные покрывала, сплетенные из черного конского волоса. Издали все женщины казались похожими на мать. Но эти женщины никогда не открывали своих лиц, они были чужие, а он — мужчина…

Важно сидели сараффы-менялы, торговцы деньгами, такие неподвижные, точно под шелковыми халатами были не живые тела, как у всех остальных людей, а тяжелые мешки, туго набитые золотыми монетами. Среди менял было много индусов в красных чалмах-пагри, обмотанных не так, как у мусульман, и с рогатыми знаками, нарисованными на лбах. К сараффам приходили люди, садились и пили с ними чай. И разговаривали — по одному слову в час. Отец говорил, что так заключаются большие сделки на суммы, равные стоимости товаров целых базарных рядов, и от которых может зависеть судьба десятков и сотен тысяч людей, сделки на ввоз и вывоз риса и зерна, хлопка, шерсти, винтовок, патронов и даже пушек…

Так же было и на родине, в Аллакенде. Отец постоянно рассказывал о городе, его улицах, мечетях и окрестностях. Показывая сыну какое-нибудь место в Кабуле, отец обязательно замечал:

— У нас тоже было так, или: у нас было похоже, или: а у нас было иначе.

Во всем, что попадалось на глаза, отец находил повод для сравнения и рассказа. Иногда мальчик говорил: «Я тоже помню». Ему казалось, что он помнит, он не лгал. Он никогда не лгал, — ложь позорна для мужчины… Отец всегда удивлялся и слушал сына вздыхая… А вечером он говорил жене: «Ты знаешь, он сегодня вспомнил»… — и тогда вздыхала и мать.

Сын твердо знал, что нет в мире лучшего места, чем его родина! Ведь он родился в великом Аллакенде, как его отец, дед, прадед.