Возвращение Ибадуллы

Бурхан замолчал, Сафар ощупал его ногу. Под коленом было что-то странное, и нога имела неестественное положение. Но Бурхан не дал посмотреть как следует и назвал Сафара позорным именем.

— Убирайся от меня! — злобно вскрикнул он, лежа на боку и сжимая в руке пистолет.

Сафар отошел и, глядя на пистолет, напрягся, готовясь отскочить, если Бурхан начнет стрелять. Да, итти со всеми Бурхан не сможет… И оставить его нельзя, его могут найти, и он постарается купить себе жизнь, безбожник…

Исхак подобрался сзади к Бурхану и выхватил пистолет из его руки. С помощью Ахмада Исхак отстегивал лямки парашюта и что-то говорил Бурхану, стараясь его успокоить. Но Бурхан не слушал и продолжал оскорблять Сафара. Он знал обязанности старшего, но редкий человек может примириться, когда приходит его последний час… Пусть бранится. Сафар с достоинством молчал, хотя Бурхан назвал его старой тощей свиньей и вшивым шакалом.

Ахмад ловко вытащил свой пистолет ткнул дулом в затылок Бурхана, заглушая звук выстрела.

Бурхан смолк, и Сафар сказал:

— Бурхан был плохой человек, но судьба послала ему легкую смерть.

— Он был дурной мусульманин, — заметил Ахмад. — Бог сломал ему ногу, чтобы избавить нас.

— Ты прав, — сказал Исхак, — он мог продать нас, как уже продавал других.

— Вы все правы, — заключил Исмаил. — Мы избавлены от него, и это добрый знак.

Они постарались поглубже зарыть тело Бурхана. На его могилу навалили камни, о которые он сломал себе ногу, чтобы до трупа плохого мусульманина не добрались шакалы и не открыли тайну.

На рассвете, когда огонь уже не виден, а дым еще плохо различается, они сожгли парашюты.

Потом по компасу двинулись в путь. Следовало найти один маленький кишлак — первую ступеньку на пути по дар-уль-харбу.

Часть третья В ДВИЖЕНИИ

Глава первая ПОИСКИ

I

Странной, удивительной казалась земля этой ночью. Прямоугольник света, падающий из окна вагона, бежал рядом, причудливо стелясь и прыгая по краю бесплодной насыпи железнодорожного пути. Чуть дальше было темно, и там неслась смутная путаница резко изломанных черт, точно почва была перевернута плугом, оставившим поднятые черные пласты.

Горизонт казался близким, но был мутным, без звезд. Они как будто забрались еще выше и сделались маленькими и тусклыми.

В двенадцати или тринадцати вагонах пассажирского поезда могло бы поместиться население целого кишлака: больше пятисот человек стремились куда-то этой ночью вместе с Ибадуллой. Но, кроме него, никто не обращал внимания на землю и звезды.

Не было видно, куда паровоз тянет вагоны, и Ибадулла ощущал стремительный бег поезда, как движение по прямой. Позади остались город с его великими памятниками, мечетями, минаретами и мавзолеями, дом доброго Мослима — справедливого друга, строгий мудрец Мохаммед-Рахим, знающий прошлое и настоящее. Там осталось и время, составленное из дней, которые никогда не вернутся. Нельзя взять назад ни одного прошедшего часа и ни одной прошедшей секунды. Никто не в силах этого сделать.

«Бог бессилен вернуть время назад и изменить прошлое, не так ли?» — спрашивал себя Ибадулла. «Да, — отвечал он, — дела человека переходят изо дня в день, связывают прошедшую минуту с настоящей. Дело — вот основа бытия человека, цель и средство жизни. Дело связывает дни так крепко, что нет силы, могущей нарушить эту связь, перестроить и изменить ее. Следовательно, воля человека, совершающего дело, сама соединяет его прошлое с настоящим. Сам человек, создавая причину, предопределяет следствия. А где же место для бога и для творимой им судьбы?..

Не первый год подобные мысли тревожили Ибадуллу. За последнее же время место, отведенное в его сознании богу, уменьшалось с особенной быстротой.

Его учили думать, что человек отдан судьбе, безраздельно управляющей жизнью. Судьба мусульманина лишила его родины, жены, детей. Мослим сказал, что для оспы нет судьбы, а есть врачи, и это правда! Если бы Ибадулла жил на родине, где нет оспы, его близкие были бы теперь с ним, живые…

Шейх-Аталык-Ходжа, и все его друзья, и учителя ислама считали, что величие прошлого было основано на мече и цель мусульман была воевать и побеждать. И всегда должно быть так. Так ли это?

Судьба мусульманина отдавала его, Ибадуллу, в руки Шейх-Аталык-Ходжи и американцев. Но он ушел. Где же была судьба? Ведь он сам, и никто иной, так решил и так сделал. Там, за горами, утверждался ислам, а народ был жалок, нищ, угнетен. Родина же отвергает ислам. Но ведь родина вознаграждена! Она обильна хлебом, сердца людей богаты добротой, а их умы — знанием… И кто ты, Ибадулла, в этом большом мире?. Человек стоял у окна вагона, повторял про себя свое имя и спрашивал, кто же он, кто, кто? — пока у него не закружилась голова…