«Дорогая Сара! Медсестра Додсэн пишет это за меня, поскольку у меня уже нет больше сил. Я знаю, что нет больше и надежды. Я умираю. К тому времени, когда ты будешь это читать, если Рурк решит, что тебе следует это прочитать, меня уже не будет. Я искренне надеюсь, когда ты узнаешь всю правду, она не причинит тебе слишком много боли. Я надеюсь, дневники помогут тебе понять, почему я сделала то, что сделала, даже если ты не сможешь простить меня.
Все последние шесть месяцев я очень старалась не допустить сближения между нами. Если уж быть совершенно откровенной, я не хотела испытывать никаких чувств к тебе. И уж конечно, я не хотела полюбить тебя и боролась с этим каждый день. Я думаю, если бы я дала волю чувствам, мне пришлось бы согласиться, что, отдав тебя, я поступила неправильно.
Но должна признаться, мне все труднее ничего не испытывать к тебе. Правильно говорят — кровь гуще воды. Твой ум, твои способности, смелость и решительность и даже упрямство и гордость, твое нежелание избавиться от гнева по отношению ко мне — все это достойно уважения. Ты, Сара, могла стать счастьем любой матери, должна я признаться. Я очень тобой горжусь. Как бы я хотела, чтобы у нас с тобой все было по-другому.
Мое время уходит, и я наконец поняла: самое важное для меня — твое счастье. Более важное, чем бизнес, которому я посвятила всю свою жизнь.
Сара, как ты знаешь, я бы хотела, чтобы «Эв» осталась в семье. Но я понимаю, ты сделаешь так, как лучше для тебя. Поэтому я предоставляю тебе возможность решить самой.
Наконец, последнее, я молюсь, чтобы вы с Рурком, какие бы ни были у вас проблемы, сумели преодолеть их и были счастливы вместе. Для меня было бы неподдельной радостью, если бы человек, которого я люблю как сына, и ты смогли бы построить совместную жизнь. Я знаю, Сара, он любит тебя. Так же, как и я».
Проглотив комок в горле, Сара провела пальцами по странице. Она едва могла видеть, потому что слезы застлали ей глаза.
Сара посмотрела на часы на столике возле кровати. Половина четвертого утра… Слишком поздно, чтобы постучаться к Рурку.
Но ей было все равно. С нервами, натянутыми, как струна, взволнованная, она не могла ждать до утра. Сара откинула одеяло и, даже не накинув халат, босиком пошла через комнату, за дверь, через холл.
— Ты знал, что если я прочту дневники, то захочу увидеть тебя, да? — спросила она в тот же миг, как он открыл дверь. Он стоял в халате, с растрепанными волосами, но Сара чувствовала: он ждал ее.
— Я был уверен.
— Но ведь если бы я пустила «Эв» на распродажу, ты смог бы купить акции? Ты ведь этого хотел все годы? И тебе не надо было бы оставаться моим мужем, чтобы получить место в правлении или сделать шаг к президентству?
Рурк напряженно смотрел на нее.
— Ты как-то меня спросила, чего я хочу больше — тебя или президентства. Теперь ты знаешь.
Губы Сары задрожали. Из-за слез и из-за полуопущенных ресниц она не могла четко видеть его.
— О Рурк.
Она бросилась ему на грудь, его руки сдавили ее, как тиски.
— Извини, извини меня, дорогой, — плакала она. — Извини меня за все мои сомнения.
С отчаянным стоном Рурк поднял ее с пола и уткнулся лицом ей в шею.