– Я бы хотела показать тебе будущее, – сказала она. – Хотела бы показать, что будет. Но я уже пробовала и, – она вздохнула, – ничто не изменит того, что происходит, – того, что произойдет. Ничто. Прости за то, что будет дальше, но не волнуйся – мы снова встретимся, очень скоро. Поверь мне.
Дауд кивнул.
– Я тебе верю. А ты можешь верить мне. Я ничего не скажу.
Холодная ломота продолжала расползаться по руке. Он поднял ладонь и пошевелил пальцами. Кости казались сухими веточками. Что-то в нем сломалось. Поморщившись, он снова привстал и аккуратно стянул тяжелую перчатку второй рукой. Потом перевернул кисть руки, перекатывая костяшки и изучая кожу.
Метка Чужого была на месте – знакомый тусклый символ. Но увидел он не только ее. Кожу покрыли черные линии, словно его вены наполнились чернилами. Он снова перевернул ладонь, пальцы второй руки провели по отметинам, проследили их от запястья. Потом он закатал рукав, насколько мог. Отметины шли по всей руке. Казалось, что на коже вытатуирован скелет листа.
Билли сняла с ремня небольшой мешочек, извлекла оттуда флакон со светло-синей жидкостью и передала Дауду.
– Вот.
Дауд взял его и изучил.
– Бальзам Пьеро?
– Аддермирская микстура. С тем же эффектом, даже сильнее. Прими и отдохни. Здесь тебя пока никто не потревожит. Твоя сила со временем вернется.
– Но не полностью.
Билли посмотрела в пол.
– Куда ты теперь? – спросил Дауд. – Обратно в свое время?
Она подняла взгляд и кивнула.
– У меня еще много работы, – сказала она, потом повернулась и прошла в центр комнаты.
Появился синий свет – сначала маленькое пятно, потом оно быстро разрослось, и в комнате образовалась крутящаяся воронка эллиптической формы. Дауд мог только молча смотреть, как Билли бросила на него взгляд через плечо, потом отвернулась и вошла в воронку.
А потом воронка исчезла, комната потемнела, и Дауд остался один.
Один… и болен. Чувство было странное – метка Чужого даровала ему сверхъестественное здоровье, избавляя от недугов. Новое для него чувство беспомощности сбивало с толку. Пугало.
Чувствуя, как нарастает паника, он зажмурился и сосредоточился, чтобы взять себя в руки.
Потом открыл глаза, свернул крышечку с флакона Аддермирской микстуры и осушил его одним глотком. Жидкость была прохладной и сладкой на вкус, и он почувствовал, как становится ясно в голове, а странное холодящее ощущение в руке уходит.
Дауд лег на диван и позволил слабости охватить его. Прежде чем закрыть глаза, он ощупал куртку и достал осколок черного зеркала. Подержал перед лицом, глядя на собственное отражение в свете лампы. Он казался себе постаревшим и уставшим. Потом Дауд наклонил зеркало, и ему показалось, что там виден оранжево-красный свет и слышится рев огня, отдающегося эхом в веках.
А потом Дауд уснул.
«Проведя два года в обществе еретиков, безумных и тех редких злодеев с черным сердцем, практикующих истинную магию, могу сказать со всей откровенностью, что видал такое, чего не выдержали бы многие иные. Хотя испытания и невзгоды лежат на сердце тяжким грузом, я обязан вести хронику уникальной возможности лицезреть всевозможные извращения, которыми Чужой награждает тех, кто ищет его нечестивого совета».
– Все готово?
Слуга ведьмы обернулся к своей хозяйке, Люсинде, и низко склонился, возя рваными полами черного плаща по земле. Не разгибаясь, он поднял взгляд к ее лицу. Помялся – наверное, боясь, что огорчит ее. Заломил руки и живо закивал.
– Все подготовлено, моя госпожа, – сказал он. Едва ли не прижимаясь к земле в самоуничижении, он обернулся и показал на особняк, прилепившийся к горе на другой стороне пропасти.
– Дауд спит в старом доме. Осталось лишь разбудить его – и ловушка захлопнется.
Люсинда наклонила голову, глядя на особняк. Солнце поднималось, небо над головой стало фиолетовым и оранжевым.
Новый день. Новое начало.
– Надеюсь, оно того стоит, – сказала Кэйтлин. Она прислонилась к низкой белой стенке, сложив руки, и смотрела вниз, не желая встречаться с Люсиндой взглядом.
Люсинда подошла к ней, потом подняла ее подбородок пальцем. Кэйтлин пыталась отвести глаза от сестры, но потом все же взглянула ей в лицо.
– Я жалею об этих смертях не меньше твоего, – сказала Люсинда.