Возвращение Черного Отряда

– Кладем его, – резко сказал я. – А потом прикрой нас. Мне придется о нем позаботиться.

Как знать, вдруг кто-то за нами подглядывает. Таглиосские ночи полны любопытных глаз. Все хотят знать, чем занимается Черный Отряд. И следует предположить заранее, что среди любопытствующих могут оказаться и те, о ком нам ничего не известно. Паранойя – не болезнь, а образ жизни.

Опустившись на колени рядом с носилками, я немного приподнял их и повернул голову Копченого набок. Она кувыркнулась так, будто у него не было шейных позвонков.

– Тсс, – шикнул Одноглазый.

Я поднял глаза. Караульный – здоровенный шадарит с фонарем в руке – направлялся в нашу сторону. Ночные караулы были одним из нововведений Старика. Предполагалось, что таглиосцы нацелены на борьбу с вражескими лазутчиками, но сейчас эта задумка оборачивалась против нас.

Солдат в тюрбане прошел так близко, что задел меня шароварами. Однако ничего не заметил.

Вообще-то, Одноглазый – колдун посредственный. Но ежели приспичит, у него получается совсем неплохо.

Копченый опять что-то пробулькал.

Шадарит замер и оглянулся. Глазищи вылупились так, что между ними и бородой не осталось промежутка. Уж не знаю, что ему привиделось, но он торопливо коснулся пальцами лба и прочертил ими полукруг, закончив его над сердцем. Весь Таглиос верил, что этот жест оберегает от зла.

– Что ты сделал? – спросил я.

– Какая разница, – буркнул Одноглазый. – Не забивай башку чепухой. Давай-ка лучше поскорее загрузим эту тушу, пока малый не созвал сюда всю ораву.

Фургон дожидался нас именно там, куда должен был доставить его Дрема. Все бы ничего, но караульным выдавали свистки. Вспомнив об этом, наш шадарит принялся дуть в свой со всей дурацкой мо́чи. Через несколько мгновений из темноты донесся ответный свист.

– Он что, так и будет захлебываться своим дерьмом? – поинтересовался Одноглазый.

– Переверну его на бок, и вся мокрота выльется. Но вообще-то, считается, что ты малость соображаешь в лекарском деле. Если это пневмония, лучше бы тебе прямо сейчас им заняться.

– Не учи дедушку яичницу жарить, Щенок. Ты только запихай этого гаденыша в фургон, а потом можешь уносить свою задницу обратно – дверь тебя ждет.

– Ох, дерьмо! Она захлопнулась! Я, кажется, забыл подставить клинышек.

– Я бы назвал дерьмом тебя, но дерьмо, оно хотя бы молчит, а ты знай трещишь без умолку… Уф…

Одноглазый просунул свой край носилок в фургон. Молодчина Дрема – сделал, как было велено, не забыл откинуть задний борт.

– Я что, все за тебя помнить должен? Это ведь ты выходил последним.

Хоть бы Гоблин поскорее вернулся, подумал я, толкая свой конец носилок. Гоблин и Одноглазый вечно цапались друг с другом, поэтому, когда они были вместе, всем прочим жилось куда спокойнее.

Одноглазый уже вскарабкался на место возчика:

– Не забудь поднять борт, Щенок.

Ухватив Копченого за плечи, я повернул его на бок так, чтобы мокрота вылилась изо рта, поднял задний борт и закрепил его дубовыми втулками.

– Как только отъедете, проверь, как он.

– Заткнись и убирайся отсюда.

Свистки доносились уже со всех сторон: не иначе как караул в полном составе направлялся к нам. Нужно было поскорее сматываться, пока не поднялся настоящий переполох.

Я побежал к задней двери. Позади меня загрохотали по брусчатке стальные ободья колес.

Одноглазый решил воспользоваться случаем и проверить надежность нашей легенды.

3

От задней двери до помещения, которое я уже привык называть своим домом, путь неблизкий. По дороге я заглянул к Костоправу – доложить, что нам удалось вытащить Копченого наружу.

– Кроме этого шадарита там кто-нибудь был? – спросил он.

– Нет. Но шум поднялся изрядный. Он привлечет внимание, а если кто-нибудь выяснит, что к суматохе причастен Одноглазый, найдутся люди, которые этим заинтересуются. Будут вынюхивать, даже если Одноглазому удастся одурачить стражу своей выдумкой.

Костоправ что-то буркнул и уткнулся в бумаги. Он смертельно устал.

– Ну, с этим уже ничего не поделаешь. Иди поспи. Через день-другой мы и сами двинемся следом.

Я тяжело вздохнул. Пускаться в дорогу, да еще и посреди зимы, мне вовсе не улыбалось.

Мое недовольство не укрылось от Старика.

– Не дури, Щенок. Я старше тебя. И гораздо толще.

– У тебя свои резоны. Госпожа и все такое прочее…

Он хмыкнул без всякого энтузиазма, и мне оставалось лишь еще раз подивиться его странной привязанности к этой женщине. После измены Ножа… Ну да ладно, это не мое дело.

– Доброй ночи, Мурген.

– Ага. Того же и тебе, командир.

Он не был склонен разводить церемонии. Что, впрочем, меня вполне устраивало.

Я направился в свои комнаты, хотя там не было ничего, кроме кровати, отнюдь не сулившей мне отдыха. После смерти Сари это место стало пустыней моего сердца.