Возвращение чародея

Наш отряд спешился. Пожав руку приёмному отцу, я отвесил учтивый поклон мастеру меча, затем представил им остальных. Дон Диего вежливо поздоровался со всеми, задержав руку Карин в своей ладони чуть дольше остальных. Мигель же глядел на тройку моих спутников недобрыми глазами, в которых горел нездоровый огонек. Я легко узнал этот взгляд. Презрение, смешанное с еле сдерживаемой яростью. На меня он почти всегда смотрел точно так же.

Среди обитателей Вестланда распространено мнение, что эльфы — создания хладнокровные, не теряющие спокойствия ни при каких обстоятельствах, очень рассудительные и не подверженные разного рода импульсам. Некоторые даже склонны считать эльфов существами, вообще не способными испытывать эмоции. Если Исидро ещё более-менее укладывался в этот стереотип, Мигель выпадал из него, как козырной туз из рукава начинающего шулера.

Если Исидро всегда говорит ровно, используя один и тот же тон как для похвалы, так и для порицания, диапазон Мигеля простирается от угрожающего шепота до гневного рева, а оттенков для выражения презрения у него штук сто, если не больше. Я ожидал, что получу выволочку от Мигеля, но не думал, что сразу по прибытии.

Ха!..

Как только хорошо вышколенные слуги взяли на себя всю заботу о наших скакунах, дон Диего весело подмигнул мне и сказал, что мы с ним ещё увидимся позже и обстоятельно обо всем поговорим. После чего поспешно удалился, оставив меня и моих спутников на растерзание.

Было самое время вспомнить детство и взмолиться: «Папа, не уходи!», но гордость не позволила жалостливой фразе вырваться из моей глотки. Если честно, данный подход и в детстве работал не всегда.

Но кое-что все-таки изменилось. Раньше Мигель не постеснялся бы устроить разнос при всех, теперь же у него хватило такта отвести меня в сторонку. Мы удалились от остальной группы метров на тридцать, прежде чем учитель одарил меня первым тёплым эпитетом.

— Сопляк, — сказал он. — Молокосос.

Я мог бы сказать ему что-нибудь остроумное в ответ, но благоразумно не стал этого делать. Любые возражения автоматически удлиняют выволочку на десять процентов каждое.

— Мы двадцать с лишним лет хранили тайну твоего происхождения! Для того чтобы ты раскрыл её за одну секунду? — продолжал Мигель. — И всё было бы не так плохо, если бы ты ещё правильно выбрал эту самую секунду. А ты что сотворил? Помахал Повелителем Молний перед носом какого-то дракона, да ещё на виду у целого города.

— Не хочу вам противоречить, но к этому моменту в нашу тайну уже были посвящены некоторые личности, а значит, она перестала быть тайной, — заметил я. — Кто-то же отправил за мной Пятнистых Лиан.

— Если бы ты сразил дракона, это послужило бы смягчающим обстоятельством, — продолжал Мигель, не обращая на мои слова ни малейшего внимания. — Но ты не сделал и этого. Почему?

— Мне не за что было его убивать.

— А разве одного только факта, что он является драконом, недостаточно?

— Мне — нет.

— Он гонялся за тобой и пытался убить.

— Его ввели в заблуждение. Мы с ним поговорили и всё выяснили.

— Поговорили, — фыркнул Мигель. — Выяснили. Что подумают наши враги, когда узнают об этом?

— Что Повелителем Молний наконец-то владеет адекватный человек. Эльф, — быстро поправился я.

— Они подумают, что ты слаб. — А сейчас он заговорит об Обероне и скажет, что тот уложил бы дракона, не задумываясь. По-моему, мой биологический папаша вообще очень редко задумывался. Особенно в вопросах, касающихся чьей-то жизни и смерти.

— Если ты владеешь силой, это не значит, что ты должен применять её без разбора.

— Оберон сразил бы дракона.

— К великому вашему сожаления, я — не Оберон.

— Ты прав. Мне действительно жаль, что ты — не он. Сейчас твой отец нам бы здорово пригодился.

— Кому это «нам»?

— Зелёным Островам, Вестланду — всем. Грядет большая война, а Оберон был отменным бойцом.

— Но огнеупорным он не был.

Занесенная для оплеухи ладонь остановилась на полпути. Раньше она не останавливалась. Наверное, висящий на моем поясе Повелитель Молний заставил Мигеля лишний раз подумать о том, кого он собирается ударить.

— Щенок, — бросил мне Мигель вместо удара. — Ты не представляешь, о какой великой личности мы сейчас говорим.

— Мы говорим не о великой личности, а о великом бойце, — сказал я. — Когда люди вспоминают Оберона, обычно всё заканчивается перечислением имен тех, кого он сразил и битв, в которых он участвовал.

— Может быть, и так, — внезапно согласился Мигель. — Но когда ты уйдёшь, что именно люди будут вспоминать о тебе? И будет ли о тебе помнить хоть кто-нибудь?

— Лучше никакой славы, чем дурная.

— Ты считаешь славу своего отца дурной? — очень тихо спросил Мигель.