Атаман Борис, весьма неудобно разместившийся под собственной лошадью, после внезапной атаки летчика-аса чувствовал себя не лучшим образом. Справедливости ради стоит сказать, что рохляндский управитель вообще чувствовал себя с трудом — пошевелить он мог разве что головой, а все, что располагалось ниже шеи, уже давно не подавало признаков жизни — крепко приложившись хребтом о землицу да до кучи придавленный сверху здоровенной кобылой, он с каждой минутой выглядел все хуже и хуже.
Когда его дочка, разобравшись с папиным обидчиком, доковыляла-таки до драгоценного предка, тот уже едва-едва приоткрывал веки. Различив в склонившемся над ним лице смутно знакомые черточки, он едва различимо зашевелил губами:
— Карл Маркс умер… Ленин умер… И мне что-то нездоровится…
Рохляндская принцесса встревожилась не на шутку:
— ПапА, ты погодь, погодь помирать-то! Дай хоть журналистов позову!
Борис Николаич вяло улыбнулся:
— Надо было перед боем выпить. Сколько раз убеждался — пьяному все нипочем… Главное, погиб, понимаешь, как герой Гондураса. А журналюги в своих газетенках напишут — пьяный попал под лошадь.
Он попытался приподняться, но силы уже покидали его. Он дернул головой:
— Ты это… доча… посторонись — я буду речь толкать…
Красотка подалась чуть в сторону, а Борис заскрежетал зубами:
— Дорогие россияне… Я устал. Я ухожу. Смотрите меня на Кубке Кремля и прочих Уимблдо… Уимблдо… Уим… блдо… нах…
Взгляд его навечно застыл, устремленный высоко в небо.
Неподалеку от «навечно уставшего» рохляндского атамана бомж, окончательно вжившийся в роль вождя нации, поджидал олигархов, забивших ему стрелку «в шесть часов вечера после войны».
Падкие на дешевые трюки опальные толстосумы не стали попусту тереть пятки о степную траву, а взяли да и возникли в воздухе прямо перед Агрономом. Впрочем, взять красавчика на понт не получилось: владелец козырного джеддайского меча занял картинную позу, скрестив руки на груди и с усмешкой вглядывался в зеленые рожи, столпившиеся, будто нищие на паперти.
Главный олигарх даже слегка растерялся, но, быстро взяв себя в руки и придав голосу максимальную грозность, вопросил:
— Ну так че, насчет амнистии?
Будучи перманентной затычкой в любой таре объемом более двадцати литров, Гиви не упустил случая высказаться по существу:
— В этам гаду амныстии быт нэ может. Патаму что война и праздныков нету. Служи, зеленый.
Олигархи обиженно зашушукались, а главный олигарх очень быстро из светлозеленого стал темно-зеленым, недовольно процедив:
— Нехорошо получается.
Агроном, впрочем, готов был самоутверждаться любым способом, а потому, недолго думая, объявил себя царем и волю:
— Царское слово — тверже гороха. Будет вам амнистия. Гуляй, рванина.
Зеленое воинство довольно загудело, принявшись исчезать прямо на глазах, и вскоре сгинуло напрочь, оставив немногочисленную тусовку посреди дымящихся трупов.
С лица Агронома не сползала коварная улыбка. Встретившись глазами с хитрым взглядом Пендальфа, он еще выше задрал подбородок и принялся пялиться на полуразрушенную крепость. Мало во что врубавшийся Чук хмуро двинулся с обходом, то и дело спотыкаясь о распростертые то тут, то там тела. В очередной раз едва не растянувшись на земле, он со злости пнул валявшегося под ногами жмурика и погрозил кулаком исчезнувшим олигархам:
— Могли бы и остальную падаль забрать, нам, что ли, тут убираться?
Жмурик, тем временем, оказался вполне живым и, что гораздо важнее того, — более чем знакомым персонажем. Чук даже подпрыгнул от радости:
— Эй, Гек, скотина!!! Ты че разлегся? Это ж я. Младший оперуполномоченный Чук.
Порядком побитый карапуз, которому вдобавок только что двинул по ребрам его слишком уж бойкий приятель, пребывал не в лучшем расположении духа. Утерев стекающую из носа кровь, он отпихнул от себя слишком уж хорошо выглядевшего корешка:
— Что, падла штабная, отсиделся за толстыми стенами? — Гек изобразил непродолжительным приступ кашля, сплюнул в траву кровавой жижицей и продолжил: — А тут была настоящая бойня, я даже эсэсовца завалил, — снова закашлявшись, он смерил Чука взглядом свысока (насколько это можно было в лежачем положении) и наивно предположил: — Надеюсь, дадут Героя Гондураса.
Чук похлопал приятеля по щеке и покачал головой:
— Конечно, дадут. Только не тебе.
— А кому тогда давать? Вам, штабным? — заходясь в новом приступе кашля, возмутился Гек, но Чук не ответом, принявшись поднимать крепко пострадавшего «героя войны» с земли.
Глава девятая
МАТЧ СОСТОИТСЯ В ЛЮБУЮ ПОГОДУ
До начала матча пять минут, счет по-прежнему 0:0.
Все грязные, потные, страшные — вот что такое футбол!
Это вам не шахматы, а футбол.
Живые люди играют!