Возвращение блудного сына

Ушёл внезапно, как хотел.
Но ты же, Толя, передумал?!
Семью оставил не у дел.
А столько многого задумал?

Две дочери…, да внук теперь.
Живи и радуйся надежде.
Твори, работай без потерь.
Будь уважаемым, как прежде.

Но не обманешь судьбы рок,
И не вернёшь печалью радость.
(У каждого из нас свой срок.
Живи, не зная его, в сладость).

Ушёл прекрасный человек –
Семьи надежда и опора.
Запомним мы его навек.
Хорошим был он, нет тут спора!

Любимый дед, любимый муж,
Отец любимый тоже.
Любимцем был он многих душ.
За то винить негоже.

Для многих он примером стал.
Ведь дача – в середине.
Сезон средь первых открывал,
Заканчивал в… «пустыне».

Он работящим был безмерно.
Себя в работе не щадил.
И в жизни вёл себя примерно.
К труду и дочек приучил.

На велосипедах он с женой
Объездил все места в округе.
Всегда желанной, дорогой,
Он верен был своей подруге.

Играл с Наташей в волейбол.
В пинг-понг стол ставил до заката.
Не забивал лишь только гол –
Аристократам это плата.

Всем помогал всегда, во всём
Делами, иногда советом.
Доброжелательным при том.
И не был посрамлён наветом.

Любимец женщин, друг мужчин.
Его кругом все уважали,
Какой бы не был в жизни чин.
Улыбкой часто ублажали.

Его с грустинкою глаза…
Задумчив взгляд, тоска во взоре.
(Есть в жизни трудные места)
Он не пищал, ворча в укоре.

И срок он жизни угадал –
Печальными глаза бывали.
И это, видно, он скрывал,
Чтобы вопрос не задавали.

Ну, что ж, прощай теперь, друг мой!
Ведь мы ровесниками были…
И с непокрытой головой
За гробом родственники плыли.

Осиротел теперь твой дом.
А планы были… грандиозны!
Мои попытки… одиозны,
И неуместные при том.

Друзья! Давайте погрустим
Об этом славном человеке.
А может быть, за что простим,
И память сохраним навеки!

Сверх «тысячи», что мог я дать?
Пожалуй, лишь стихотворенье.
О Толе надобно писать,
Каким бы не было творенье.

Какое б не создал творенье,
Я боль хотел им передать.
Ну, вот и всё стихотворенье.
Что можно тут ещё сказать?!

Но чернота сверх жарких дней на этом не закончилась. Огненный тигр продолжал пожирать пожилых и больных москвичей. Московские крематории работали с перегрузкой. Среди жертв жары оказались и ближайшие соседи Платона по даче – престарелая чета Котовых-Костылиных – Бронислав Иванович со Светланой Андреевной. Об их смерти в Москве Платон узнал лишь в конце лета. Старики умерли почти в течение одних суток, как в романе, 4–5 августа – практически в самый пик жары.

И их единственный сын Алексей теперь унаследовал ещё и двухкомнатную квартиру родителей, как раньше и их дачу.

Задымлённость Москвы и Московской области, особенно юго-востока, где находилась дача Платона, всё усиливалась. Пик пришёлся на среду 4 августа, когда видимость на даче у Платона составила до 100 метров.

В дыму была также и Москва, особенно восточные районы, где проживала семья Кочетов вообще, и сейчас там ночевал после работы, уже вернувшийся, отгулявший часть отпуска Иннокентий.

И вдруг, неожиданно, словно по волшебству, прошедшие два коротких, но интенсивных дождя со среды на четверг открыли перед жителями Москвы и Подмосковья ясное, без дыма голубое небо.

Их радости не было предела! Неужто кризис миновал?