По сути, «голем» функционально представлял собой копию курьерского когга, разве что был раз в двадцать меньше и не имел генераторов перехода на «струну». Вид его описать было трудно, потому что в зависимости от внешних условий «голем» мог трансформироваться в широком диапазоне геометрических форм, переходящих одна в другую, но до получения задачи на базах и в трюмах спейсеров «големы» обычно хранились в виде ослепительно белых тетраэдров высотой в четыре метра. Об их способностях к трансформации говорил тот факт, что однажды шутки ради приятель Ратибора, проверяя функционирование «голема» во время учебной тревоги, задал своему аппарату форму человека, и тот выполнил приказ с такой точностью, что на Землю явился гуманоид, представитель инопланетного разума.
Ратибор любил эти совершенные машины, внешне простые, не впечатляющие особой отделкой и дизайном, но мощные, исключительно надежные, снабженные высокоскоростной интелэлектроникой и способные выполнить практически любую задачу, как исследовательскую, так и спасательскую.
Ведомые по лучу целеуказания спейсера «големы» образовали клин, острием которого служил «голем» Берестова. По мере того как аппараты подходили к поверхности звезды, форма «голема» изменялась, пока они не превратились в блестящие яйцеобразные коконы с налившимися алым сиянием рогами, выросшими из торцов яйца.
В наушниках раздавались спокойные голоса инженеров спейсера, обеспечивающих техническое сопровождение десанта, наблюдателей, инков всякого рода зондов, запущенных на разные орбиты вокруг звезды, и станций, опущенных на нее незадолго до прихода «Афанеора» другим спейсером; переговаривались ученые, дождавшиеся своего часа:
– Сфинктура объекта девяносто девять…
– Поле описывается булгаковской метрикой. Таких головоломных характеристик я еще не видел! Юра, запусти еще один «орех», мой вышел из режима…
– Знаешь, какова была скорость охлаждения звезды? Сто миллионов градусов в секунду! Джонсон насчитал три судороги охлаждения длительностью в десятые доли секунды…
– Вырождение вещества шло такими темпами, что реализовались топологически нетривиальные состояния…
– По сути, кора звезды – это губка Серпинского [27]…
– Забава, – окликнул Ратибор, – как самочувствие?
– Нормально. – В голосе Бояновой неожиданно прозвучала нотка восторга.
Ратибор покачал головой:
– Держитесь в кильватере.
– Напоминание излишне.
Внизу, там, куда они падали как в пропасть, что-то вспыхнуло, высветив засиявшую серебром ворсисто-мшистую поверхность остывшей звезды – включились прожекторы станции, хотя ее самой видно не было. Но по мере спуска «ворсинки» и «веточки мха» вырастали в грандиозные разлапистые «кораллы», «оленьи рога» и «заросли колючего кустарника», пока наконец не закрыли собой горизонт. Ратибор остановил падение, давая осмотреться членам группы. Интелмат «голема» доложил показания датчиков – все в пределах рассчитанных норм – и связался с киб-интеллектом станции, все еще скрытой невообразимо сложным сплетением всевозможных форм «кораллов» – выкристаллизовавшегося при охлаждении и сжатии вещества звезды. Видимо, здесь уже присутствовала атмосфера: свет прожекторов станции создавал белесое облако, сквозь которое, как сквозь туман, виднелись идущие из глубин поверхностного слоя колоссальные стволы и ветви, распадавшиеся, в свою очередь, на более мелкие веточки, прутики и чешуйки.
– Дебри… – раздался голос Забавы.
«Топологически нетривиальные состояния», – вспомнил Ратибор, единственный из всех, кто любовался окружающим пейзажем в напряжении, пытаясь определить возможную опасность.
– Фракталь, – отозвался кто-то из группы ученых. – Кристаллизация звезды происходила по законам фрактали. Математика явления известна, впечатляют лишь масштабы.
– А, кроме математики, вы ничего не замечаете? – насмешливо обронила Боянова.
– Нет, – протянул озадаченный десантник.
– Жаль. По-моему, этот ландшафт даже мертвого способен потрясти своей необычностью и красотой!
– Я ученый, а не художник, – пробормотал собеседник Забавы.
– Жаль, – повторила председатель СЭКОНа. – Кто-то из древних философов сказал: «Если бы распахнулись врата истинного познания, человек увидел бы суть вещей, какая она есть, – бесконечная. Но человек так долго замыкался в себе, что теперь видит мир лишь через узкие щели в пещере собственных представлений» [28]. Неужели это сказано о вас? Как же вы можете познавать мир, не видя его красоты, не удивляясь его неповторимой таинственности?
Десантник промолчал.
Ратибор покачал головой и скомандовал продолжать спуск.