Возвращение Безмолвного. Том II

— Привет, сын. Мы с Тимофеем уже и так, и эдак. Не смогли из Парагона ни слова вытянуть. Подай хоть какую-то весточку. Прошу, — отец горько вздохнул. — Почти год прошёл. Да… — Съездил на море с Серёгой. Рыбачили с лодки. Наплавались. Представляешь на свидания походить успел. Спросом у дам ещё пользуюсь, — смех. — Только… не хочу врать. Начал кашлять. Рентген, туда-сюда. Скорее всего, рецидив. Шансы вроде есть. Корейцы тогда почти всё вырезали. Почти, да не всё, похоже. Посмотрим. Ты меня знаешь. Бодаться буду до последнего. И ты бодайся. Если что случилось, я с тобой. Покажем им всем, где раки зимуют, ага? — он старался говорить нарочито бодро и уверенно. — Обнимаю.

Четвёртое сообщение было записано спустя одиннадцать месяцев после операции.

— Эх, Олежа. Жалко, конечно, как оно повернулось. Ты мне почти год подарил, да только без тебя это…, - глухой кашель. — Говорят агрессивная форма. Счёт на недели идёт. Я тебе не плакаться звоню, не для того. Я попросил Тимофея, чтоб когда ты сможешь вырваться, где тебя там держат, он передал мои слова. Не хочу уходить, не попрощавшись. И без напутствия да. Во-первых, Олег Борисович, — смешок, — в лице отцовской фигуры, то есть себя, запрещаю вам горевать, тревожиться и пуще всего себя обвинять. Я считай, уже мёртв тогда был. Всё, что сверху — это бонус. Подарок от судьбы. И подарок этот я получил только благодаря тебе. До болезни я же, как все, жил. Дом — работа — дом. Как выписали меня. Столько эмоций, столько впечатлений получил. Знаешь, например, что твой батя дикарём в Карелию поехал? Не знаешь, поди. Ты бы видел эту красоту. На Сахалине на этом долбаном сноуборде с горы съехал, — отец явно улыбается. — Пропахал носом склон. Все ржали над сумасшедшим пенсионером, а я такой азарт почувствовал. На двадцать лет младше стал. С женщиной одной познакомился. Хорошая. Тоже вдова. Не стал тебе в прошлый раз про неё рассказывать. Я к чему это. Вот эти все эмоции, впечатления, сынок, это ж ты мне их подарил. Поэтому, если узнаю, что ты там себя в чём-то укоряешь, спущусь, ну или поднимусь, тут уж как Бог рассудит, и по башке твоей дурной настучу. Так и знай. Ага, — он замолчал, а когда продолжил говорить, в его голосе проскользнула искренняя тревога. — За тебя у меня сердце болит. Ты ж упёртый, прям как я. Если не смог связаться, значит крепко мешали, но они нашу семью недооценивают. Потому что, если ты что-то решил, тебя никто кроме себя самого остановить не сможет. Пообещай мне только одну штуку, — кашель, — что сдаваться не будешь. Люблю тебя, сын. И спасибо за всё. Будь счастлив.

Этот грёбаный гремлин внутри оказался прав. Он умер, а меня не было рядом, когда это произошло.

Я почувствовал, как что-то лопнуло внутри, когда дослушал последнюю запись. Персефона ещё что-то говорила, но я ушёл в стелс и пулей вылетел из клан-холла. В голове не было мыслей, кроме ненависти к себе.

И к Решетову.

Это их козни. Парагона! Я должен был вырваться через год, как обещано. Я увидел бы отца. Он не уходил бы один, окружённый незнакомыми людьми.

Я выплеснул это всё из себя. Этот горький яд, который отравлял меня изнутри. Рассказал Фурии всё от начала и до конца.

Девушка сидела рядом со мной, сжимая мою ладонь. Когда пересела? Не заметил. Пока говорил, ничего не видел и не слышал.

Яд ушёл, а его место заняла необъятная пустота. Чёрная дыра в груди. Она засасывала любые порывы. Любые попытки придумать что-то осмысленное. Построить планы. Вытягивала из меня эмоции, не позволяя ощутить ни горя, ни радости.

Я просто хотел умереть и больше не прокручивать эти сообщения в голове.

Орчанка взяла моё лицо руками и подняла. Заставила посмотреть себе в глаза. В них я увидел беспокойство за меня. Ей было не всё равно.

В них я увидел тонкую нить, что связала нас. Мы не были одни против всего этого мира. Через безграничный космос, каким-то чудом, мне удалось докричаться до другого живого существа. Родственного существа.

В них я увидел понимание всего, что я сейчас переживаю. Она был сломана, так же, как и я. Но её огонёк ещё горел. Тускло. Колеблясь, как дыхание свечи, но горел.

Она поцеловала меня в этот миг, и я ответил. Мы упали на скатку, срывая друг с друга одежду.

От одной искры вновь разгорелось пламя.

И тьма отступила.

Глава 21

Когда Фурия проснулась, вокруг до сих пор простиралась ночь. Ветер шелестел и развеивал повсюду пригоршни песка. Даже их слегка припорошил.

Она заснула на груди у Гвина, впервые за долгое время, ощущая себя в безопасности. Не в одиночестве. Не против всего света с беззащитной спиной.

Девушка примирилась со своими чувствами и с тем, что на той стороне всё неминуемо развалится. Однако больше она не хотела упускать возможность быть счастливой здесь и сейчас из-за страха о том, что может быть.

Первое, что она увидела, открыв глаза, это мирно посапывающего дроу. Во сне его лицо разгладилось. Вернуло себе толику цвета и жизни. Сейчас он не выглядел свежеоткопанным мертвецом.