Возвращение

Один из них недавно был в моём доме. Он слышал, что ты якобы вернулся и хотел узнать, где тебя можно найти. У меня есть друг в руководстве этой газеты, и я смог замять эту историю. Но если какая-нибудь скандальная второсортная или третьесортная газетёнка разнюхает это, то даже я не смогу что-нибудь сделать. Невозможно предсказать, когда и где эта история может просочиться. Если я вдруг случайно проговорюсь сегодня и в газете узнают, что это с тобой я говорил в их приёмной комнате, то даже тебя они не отпустят. С журналистской точки зрения ты имеешь все данные для того, чтобы из тебя сделать современного героя. И их будет интересовать не только твоё экстраординарное прошлое, но также твои оценки Тихоокеанской войны и твои взгляды вообще по вопросам войны и мира. Читатели любят подобные истории. Это глупо, отвратительно и достойно презрения, но японскому народу это нравится. Это будет великолепно. Сбежавший Кёго Мория станет героем нашего времени.

Возбуждение Оки росло с каждой воображаемой им подробностью. Затем он отвернулся и воскликнул:

— Я попал в беду. Я в отчаянии.

— Я вас понял, — с сочувствием сказал Кёго, однако выражение его лица постепенно становилось всё более уверенным. Он почти улыбнулся последним, видимо, спонтанно произнесённым словам Оки «Я попал в беду. Я в отчаянии». Они выдали его как эгоиста, который мог говорить и думать только о себе, и именно для него присутствие Кёго в Японии было тревожным и нежелательным. Томоко и Сэцуко не имели к этому никакого отношения.

— Я, действительно, настолько хорошо известен?

— Ты что, смеёшься! — Казалось, что Оки был готов броситься на него. — Ты думаешь, что я это всё выдумываю?

Оки пришёл в сильное душевное волнение. Перескакивание от одной идеи к другой, что обычно оживляло его статьи, происходило сейчас с ним самим. Создав в пылу спора опасность возникновения газетной шумихи, он сейчас был вынужден довести её до логической крайности. Чисто воображаемая угроза уже казалась ему абсолютно реальной и неизбежной.

— Этот газетчик приходил ко мне несколько раз. Странно, что он не был у тебя.

— Если бы он и пришёл, то ничего бы у меня не узнал. По крайней мере, то, что вас так беспокоит, — спокойно сказал Кёго и затем разразился смехом.

— Их что может интересовать моё мнение о войне на Тихом океане и вообще, о пацифизме? Я нахожу это смешным. Это абсурд.

— При написании статьи они обычно вставляют подобные вещи, чтобы показать в доброжелательном свете того, о ком они пишут. Это своего рода любезность.

— Серьёзно? Любезность? Я не буду плясать под эту дудку.

— Тем не менее…

— Господин Оки, я думаю, вам не о чем беспокоиться. Абсолютно не о чем. Я обещаю вам. Я до сих пор оставался в тени и не появлялся в общественных местах. Я так и буду продолжать.

— Ты недооцениваешь журналистов.

— Вы хотите сказать, что я не смогу вечно скрываться? Однако… — Улыбка так и вырвалась у него изнутри. — Мне всё равно, даже если они найдут меня.

Ему нечего было бояться. Это Тацудзо Оки дрожал и был в ужасе, ибо его приучило к этому японское общество. Он никогда не смог бы обрести в нём свой теперешний авторитет, если бы не стремился добиться одобрения со стороны других и утвердиться в глазах общественности. Кёго поднял голову. Жизнь скитальца настолько закалила его, что ему некого было бояться, кроме самого себя. Но сейчас он был в замешательстве, ибо его одиночество было под угрозой. Была Томоко. Была Сэцуко. Он хотел бы остаться один, но он не мог не учитывать, что он оказывает влияние на жизни других. Его мощные крылья ослабли, и это случилось только потому, что он вернулся в Японию.

Он взглянул на Тацудзо Оки, который пытался сохранить своё достоинство, и ему показалось, что перед ним сидит маленький истощённый человек, заслуживающий сочувствия, хотя, в действительности, это был Кёго, который был вынужден отступить.

— Я поступлю, как вы предлагаете, — сказал он мягко. — Но сначала я должен спросить мнение её матери. Она единственная является настоящим родителем Томоко. Ни вы, ни я не заслуживаем этого звания, и мы не можем пренебрегать её чувствами. Вы согласны, господин Оки?

Оки ничего не ответил. Чувство превосходства, которое он пытался сохранять до этого момента, разрушилось под пристальным взглядом Кёго, и его лицо приобрело потрясающе трусливый и рассеянный вид. Он не был готов к подобному обороту беседы, ибо собирался только нападать на Кёго в тех местах, где он был уязвим. Кёго догадался, что Оки затеял всё это только для того, чтобы спасти своё лицо, и сейчас он больше всего боялся за свою ничтожную репутацию.

Когда Кёго вышел из здания газеты, было уже темно, и ночь окрасила улицу в свои цвета. Спустился туман, делая очертания растущих вдоль тротуара деревьев менее чёткими и образуя тёмные пятна в неосвещённых местах.