Возвращение

Они были вынуждены вновь проехать мимо колоны японских солдат, которая уже показалась впереди. Чёрные облака над головой предсказывали сильный ливень, и деревья, как бы проснувшись, зашелестели своей зелёной листвой.

НОЧНЫЕ ПТИЦЫ

Днём погода была почти весенняя, однако вечерами становилось вновь холодно. Когда художник с улицы зашёл внутрь дома, его дыхание было всё ещё белым от мороза. Неоновая вывеска на внешней стене окрашивала в яркие тона спину его поношенного плаща и ещё больше подчёркивала белизну его волос, которые свисали из-под полей шляпы. Лифт не работал, и ему пришлось подниматься четыре пролёта лестницы. На бирманском фронте он несколько раз был на пороге смерти из-за малярии и недоедания, и подъём по лестнице был слишком большим напряжением для его слабых сил. Он поднимался медленно, очень медленно.

Второй и третий этажи здания занимали конторы различных фирм, и вечерами здесь было темно и тихо. Только лестница была освещена. Звуки джаза доносились из кабаре на четвёртом этаже.

Художник остановился на площадке третьего этажа. На ступенях, обхватив колени, сидел ребёнок, один из бродяг послевоенного Токио, и смотрел на него.

— Эй, тебе опять попадёт. Иди сейчас же домой.

Ребёнок отвернулся, как будто он и не слышал. Вся его поза, казалось, говорила:

— Вы можете пройти, даже если я здесь сижу. Тут достаточно места.

Художник любил детей, всех детей. Но он также знал извращённый характер подобных детей, которых породила война.

— Что случилось с твоей щёткой и кремом?

— Украли.

— Хорошо. — Он переложил чехол с гитарой в другую руку и достал из кармана немного денег. — Если ты ничего не будешь делать, то превратишься в попрошайку. В следующий раз, когда я тебя увижу, ты должен усердно работать, иначе тебе это так просто не пройдёт. Понял?

Даже сейчас, спустя три года после войны, в Токио не было спроса на картины Кохэй Онодзаки. Но в своё время он ради удовольствия научился играть на гитаре, и теперь это было источником его случайных заработков. Он привык к работе подобного рода во времена своих трудных дней в Париже и, как и тогда, долго не задерживался на одном месте. Сейчас он работал в кабаре, которое только что открылось на четвёртом этаже, и его талант также пригодился, когда владельцы решали проблемы внутреннего интерьера. Его парижский опыт также помогал ему, когда ему целыми днями приходилось рисовать в нетопленом помещении, но зато вечерами он пользовался уважением.

Ребёнок медленно поднялся с лестницы и направился вниз к выходу. В этот момент дверь открылась, и вошла женщина в толстой белой накидке с красивыми чертами лица, на котором выделялись ярко накрашенные губы. Ребёнок принял её за иностранку. Вслед за ней вошёл молодой человек, и она повернулась к нему, чтобы расслышать, что он говорит.

— Нам придётся идти по лестнице. Лифт не работает.

— Какой этаж? — Саэко Такано спросила его.

— Четвёртый.

Саэко выразила своё удивление, пожав плечами в иностранной манере.

— И люди, действительно, приходят сюда, хотя им приходится подниматься на четвёртый этаж?

— Это потому, что они создали нечто необычное, тётя Саэко. — Голос молодого человека приобретал льстивый оттенок, когда он называл её «тётя Саэко». Он начал подниматься по лестнице, вытянув свою руку, как будто опасаясь, что Саэко может споткнуться на своих высоких каблуках.

— Говорят, что это самое популярное кабаре в городе. Они часто меняют представления, и у них всегда в программе самые известные звёзды из развлекательного центра Асакуса, что пользуется большим успехом у зрителей.

— В городе сейчас куда ни взглянешь, всюду танцевальные залы и кабаре.

— Да, конкуренция очень высокая. В конечном счёте только лучшие из них выживут. Это заведение чрезвычайно дорогое, но господин Мурата, художник, говорит, что оно больше всего похоже на настоящее кабаре на Монмартре, чем любое другое в городе.

Сквозь окно, выходящее на лестницу, были видны огни лачуг, которые были разбросаны среди пепла и руин под холодными звёздами зимнего неба. Рамы окон дребезжали от порывов ветра.

— Ребёнок, которого мы видели внизу, наверное, военный сирота.

Её спутник не заметил её взгляд в холодную темноту за окном и сказал:

— Да, они сейчас проникают всюду.

Саэко поднялась на целый пролёт лестницы, прошла мимо лифта и начала подниматься дальше, прежде чем она сказала тоном старшего и с некоторой насмешкой:

— Но Тоси, дорогой, ты тоже проникаешь всюду, не правда ли? Случайно, это всюду не включает ли в себя также и университет?

— Да, конечно. Я хожу только на те лекции, которые я хочу послушать. Но тётя Саэко, не слишком ли этот вопрос старомоден для вас?

Шум оркестра встретил их на четвёртом этаже, и Тосики сразу оживился. Даже цвет кожи его лица стал светлее.

— Пожалуйста, одну минутку. Я хочу сдать в гардероб мою шляпу.

Молодой официант в белом вышел им навстречу.

— Как зовут вашу обычную официантку? — спросил он.

Тосики это не смутило:

— Митчан, — ответил он.