И тут он понял, чего хочет. Необъяснимая радость охватила его, впервые за долгое время он точно знал, чего хочет все его существо — тело, разум, чувства, восприятие, сознание, подсознание. Все жаждало одного — сделать всего лишь четыре-пять шагов, приподнять край одеяла, скользнуть к Лууле, обнять ее, быть в ней, раствориться в ней, быть… Но… внезапно эта радость потускнела и словно исчезла, и он подумал: то, о чем я мечтаю, — это мало или много, слишком мало или слишком много… И тут он понял, что если сейчас встанет, то произойдет что-то непоправимое, он скажет слова, которые уже нельзя будет взять назад, он сделает выбор, и в нем начнется длительная метаморфоза, конечным результатом которой будет… Он боялся думать дальше, услышал дыхание Лууле и скрип кушетки, означавший, что женщина пошевелилась… И ему захотелось одеться и уйти, но это было уже не его желанием. Я должен выйти из этого состояния и остаться самим собой, стучала в голове беспомощная мысль, и тут ему показалось, будто это вовсе и не его голова; я засыпаю, засыпаю, засыпаю, засыпаю… Но даже заставить себя заснуть было не в его власти… Он встал с постели, в ногах странная легкость, и сделал шаг — впереди белела застеленная простынями постель, посреди лежала обнаженная Лууле, черные волосы обрамляли ее лицо, колено согнуто, рука с растопыренными пальцами на животе, на губах зовущая улыбка. Я могу поскользнуться, лениво подумал он, но ведь здесь не скользко, успокоил он себя. Лууле присела на постели. «Иди, тебя ждут», — прошептала она. «Почему я вечно должен подчиняться этой женщине», — пробормотал редактор, но бормотание прозвучало слишком громко, и редактору стало ужасно стыдно за свои слова. «Ну иди же», — повторила Лууле.
Он открыл дверь и убедился, что в очередной раз опоздал: все сидели в круглой аудитории на скамьях, склонившись над какими-то листками. В первый момент он хотел повернуться, уйти, убежать, пуститься наутек, но мужчина в черном халате заметил его и подозвал взмахом руки. Это ничего не изменит, тупо и машинально подумал он, подошел к кафедре, и мужчина протянул ему листы бумаги. «Спросите, в ту ли аудиторию он попал?» — сказал второй мужчина тоже одетый в черный халат, но, в отличие от первого, на нем были огромные очки в темной роговой оправе. «Молодой человек, так чему же вы в конце концов хотите учиться?» — поинтересовался первый. «Ничему», — краснея, ответил он. «Тогда садитесь за этот стол, — приказал очкастый, — этот как раз предназначен для таких, как вы».
Он сел. Листы гербовой бумаги казались очень белыми и чистыми, совсем как свежевыстиранные простыни, подумал он. «А если я не стану писать? — попробовал увильнуть он. — Что, если я не стану писать?» — «Ты будешь писать», — сказали ему голосом, не допускающим никаких возражений. Даже в том случае, если я напишу, это ничего не изменит, постарался он утешить себя, взял авторучку и стал писать: