Возвращение

Генри доел бутерброд с салями, сложил вощеную бумагу и сунул в карман. Это было его любимое место для ланча, хотя он изредка перекусывал и на других обзорных площадках, а в сырую погоду — даже в кафетерии. Но именно здесь он чувствовал себя дома, над плоской горой, где когда-то стоял самый большой город анасази и откуда открывался вид на пустынные плоскогорья севера Нью-Мексико и Аризоны.

Сегодня было жарко, и кусты чапараля, сосны и можжевельник — вернее, то, что осталось от них после пожаров, — оживлял бодрый треск цикад. Тучи маленьких существ трещали во всю мочь, и звуки, издаваемые отдельными насекомыми, сливались в бесконечную симфонию. Почему, черт возьми, люди предпочитают жить в бетонных ущельях Нью-Йорка или в ухоженных зеленых пригородах на Востоке? Он родился в городе Вэр, в штате Массачусетс, вырос в Хартфорде, в Коннектикуте, но начал жить полной жизнью только на западе, когда переехал в Тусон, получив курс в Университете штата Аризона. До этого он как будто спал, существовал, а не жил, но после первого семестра в пустыне, после того, как провел лето и осень среди дикого великолепия Юго-Запада, понял, что ни за что отсюда не уедет.

Генри вытащил из нагрудного кармана рубашки «Сникерс» и откусил, глядя на Шипрок.

Скала мерцала.

Что за черт? Генри моргнул. Потом сфокусировал взгляд на зазубренном конусе вулкана, размышляя, то ли это оптический эффект, то ли у него начинает портиться зрение. Громадное геологическое образование целую секунду мерцало и колыхалось, как картинка в телевизоре с плохой антенной.

Генри продолжал вглядываться в неровные очертания скалы, но эффект — чем бы он ни был — не повторился. Вероятно, померещилось.

Он еще раз взглянул на Шипрок. Потом отвернулся и, ступая по хрустящим телам мертвых цикад, пошел к своему джипу.

В тот вечер Генри беседовал с туристами, когда появились машины. Извивающаяся цепочка фар на дороге от Кортеса была хорошо видна с маленького открытого амфитеатра, где они обсуждали привычки местных белок, птиц и оленей.

Что-то было не так. На закате парк закрывался, и на его дороги допускались только те, кто уже находился на территории, кто ночевал тут в палатках, бунгало или гостиницах. Тем не менее десятки машин направлялись к горе.

— Мы не видели ни одной белки, — сообщил толстый мужчина в широких шортах. — И оленей тоже.

— И совсем мало птиц, — прибавила пожилая женщина.

Генри пытался сосредоточиться на разговоре.

— После пожаров диким животным в парке пришлось приспосабливаться к изменившейся окружающей среде. Многие обитатели парка сгорели, и животным пришлось мигрировать…

Он не прерывал разговора, но продолжал следить за вереницей машин. Медленное, но неуклонное приближение фар заставляло его нервничать. За последние несколько минут остатки дня угасли на западе, и синева там сменилась фиолетовым цветом, как в остальной части неба; цепочка огней на дороге теперь казалась еще более яркой и зловещей.

Пораньше закончив беседу, Генри постарался быстрее увести всех из амфитеатра. Он сам не понимал почему, но ему хотелось, чтобы все укрылись в своих бунгало, комнатах или палатках, прежде чем здесь появятся автомобили. Он хотел защитить людей. Но многие остались на своих местах, дружески болтая и любуясь звездами. Генри пытался выманить их отсюда, тщательно скрывая свою тревогу, но по мере приближения вереницы машин волнение его усиливалось.

Первый пикап остановился перед амфитеатром. Он не свернул на автостоянку туристического центра, а замер прямо посреди дороги.

За ним остановились другие машины.

Из них вышли люди.

В руках у них было оружие. Не револьверы и штурмовые винтовки, а более старое, примитивное оружие. Копья, топоры, дубины, заостренные камни. Двигатели машин по-прежнему работали, фары не выключались, и это еще больше пугало Генри, вызвало почти паническое желание спасаться бегством.

Они приближались. Мужчины и женщины. Одни голые, другие одеты в лохмотья. Лишь немногие в обычной, повседневной одежде, но и эти люди выглядели странно, и от них исходила угроза.

У некоторых руки были в крови.

Только теперь собеседники Генри обратились в бегство. Матери закрывали глаза детям, мужья торопливо вели жен в свои жилища по полутемным тропинкам и со страхом оглядывались.

Но было уже поздно.

Горожане бросились в атаку — это были точно горожане, хотя Генри и не мог сказать, откуда у него такая уверенность, — яростно вращая топорами, размахивая камнями и бросая дротики. Они кричали что-то неразборчивое, и их яростный вой смешивался с воплями ужаса бегущих в панике туристов. Через несколько секунд кровь уже текла по каменным ступеням на устланную сосновыми иголками землю.