Возвращение

Инесса Аркадьевна приехала, когда Прохор, уложив большую часть плитки вокруг бассейна, сидел на чурбаке, докуривая сигарету. Серая пелена в небе потемнела и не двигалась, точно зацепившись за бронзового петуха, восседающего на перекладине над замысловатой башенкой, выполненной в средневековой манере. Прохор слышал, как на улице затормозила машина, но даже не повернулся на этот звук. Во-первых, не обязан; во-вторых, он почему-то боялся сегодня встречи с Инессой Аркадьевной.

Сзади лязгнул открываемый замок, громыхнули железные ворота, заурчал въезжающий на территорию дачи черный лимузин. Затем все повторилось в обратном порядке: ворота, замок, а уж потом по бетонным плитам дорожки зацокали каблуки, все ближе и ближе. И вот она, Инесса Аркадьевна, собственной персоной: в короткой юбке, прозрачной блузке, несколько выпирающий животик, высокая грудь, слегка прикрытая кружевами, густые черные волосы падают на плечи, спадают на высокий лоб, из-под тонких бровей смотрят на Прохора насмешливо черные глазищи; полные губы кривятся лукавой улыбкой, дорожку попирают довольно стройные ноги с полными икрами и круглыми коленками; ну и… то, что выше, тоже вполне соответствует остальному. Очень даже симпатичная баба, и просто удивительно, что не может обзавестись мужем при таких-то достоинствах и деньгах.

– Добрый день, Прохор Алексеевич, – прозвучал певучий голос хозяйки коттеджа.

– Здравствуйте, Инесса Аркадьевна, – ответил Прохор севшим вдруг голосом и медленно поднялся на ноги.

– Боже, как вы много сделали за эти дни, что я не была здесь! – воскликнула Инесса Аркадьевна. – И как это теперь здорово смотрится!

Прохор пожал плечами: не была-то Инесса всего лишь два вечера, – и поискал глазами футболку. Хотя он не впервой предстает перед взором Инессы Аркадьевны в одних только шортах, сегодня почувствовал себя особенно неуютно под ее откровенно изучающим взглядом.

– По-моему, вы заслужили премию за ударную работу, – продолжала хозяйка, обходя бассейн и приближаясь к Прохору.

Она остановилась в двух шагах от него, и он почувствовал терпкий запах ее тела, увидел влажную глубокую ложбинку в вырезе ее блузки, обрамленную тонкими кружевами, отдернул взгляд и произнес:

– Да я что, я не ради премии, а чтобы побыстрее закончить.

– Я понимаю, Прохор Алексеевич, но ведь это и мне выгодно. Согласитесь. К тому же, если мне положены бонусы за ускоренную подготовку документов, то и вам они тоже положены. Таков незыблемый закон, определяющий отношения работодателя с наемным работником. И в этом нет ничего зазорного. Все мы попеременно становимся то тем, то другим. Вы согласны со мной?

– Д-да… То есть я как-то не думал над этим. Но… чем быстрее я сделал одну работу, тем у меня больше остается времени для другой, – отбивался Прохор от каких-то там бонусов, боясь показаться жлобом, хотя лишняя сотня совсем не помешала бы…

– Это уж ваше дело. Мое дело – результат, и чем быстрее, тем лучше. Ведь билет на самолет потому и стоит дороже, что быстрее. Не правда ли?

– Да, конечно, – согласился Прохор, вспомнив, что раньше, при коммунистах, зарплата, даже сдельщика, мало зависела от быстроты и качества, она зависела от тарифа, от разряда, от фонда заработной платы, который устанавливали сверху и который сокращали, снижая тарифные ставки, в плановом же порядке, будто бы стимулируя тем самым рост производительности труда. Все это были дебри, в которые Прохор не вникал, инстинктивно стараясь не слишком торопиться и не ловить микроны там, где в этом не было особой нужды. А нынче, значит, вон как… Впрочем, эту работу свою он работой не считал: халтура – вот что это такое.

– Так я это… на сегодня все, пошабашил, – пробормотал он, переминаясь с ноги на ногу, хотя, если бы не приезд хозяйки, он бы еще поработал.

– Вы примите душ, Прохор Алексеевич. Не идти же вам в таком виде. А я сейчас включу подогрев…

– Да ничего, спасибо, я так… из шланга.

– Ну зачем же? Все можно сделать по-человечески, цивилизованным образом… Вы идите в душевую, через пять минут вода там будет горячей.

И Инесса Аркадьевна пошла к дому несколько тяжеловатой, но все-таки величественной походкой, а Прохор смотрел ей вслед, видел, как шевелятся и подрыгивают ее ягодицы, как колышется спадающая на плечи густая копна черных волос.

Инесса Аркадьевна вдруг остановилась, оглянулась и, улыбнувшись лукаво, попросила:

– Вас не затруднит принести из багажника сумки? Я буду вам очень признательна.

У Прохора на миг сбилось дыхание. Он вообще-то думал, что вот она сейчас войдет в дом, он отнесет в сарай инструменты, за сараем же опрокинет на себя ведро воды, вытрется полотенцем и пойдет домой. А уж дома примет душ, как это обычно и делал. Но нельзя же отказать женщине в ее пустяковой просьбе. И он, почувствовав себя как бы приговоренным к чему-то неизбежному, что вытекало из причитаний Дарьи на пути к остановке автобуса, ее безосновательных попреков и подозрений, поплелся к машине, открыл багажник, вытащил из него две сумки и несколько пакетов, и потащил их к дому, уже ни о чем не думая и ничего не решая.

– Вот спасибо, дорогой мой! – воскликнула Инесса Аркадьевна каким-то особенным, журчащим голосом, появляясь в дверях в легком халате, по которому были разбросаны пальмы, хижины дикарей и сами дикари, танцующие какой-то свой дикарский танец. – Занесите, пожалуйста, в дом. Если вам не трудно.