Возвращение

Поставив сумки у порога, Прохор попятился было назад, но Инесса Аркадьевна удержала его.

– Прохор Алексеевич, да вы проходите, не стесняйтесь! Вот там у меня душ, ванна… Можете принять ванну, если хотите…

– Да мне… мне инструмент еще надо убрать, – стал отговариваться Прохор. – Да и грязный я, в цементе весь, напачкаю там у вас, – и он стал отколупывать ногтем прилипшую повыше колена цементную лепешку.

– Нет, ну право же, какой вы, однако… несмелый, – заворковала Инесса Аркадьевна. – Такой большой, сильный, а такой робкий. В наше время нельзя быть робким. В наше время надо быть не только смелым, но и нахальным, наглым даже, циничным, иначе сотрут в порошок… – И она вдруг повернулась как-то неожиданно и стремительно, хотя в этом вроде бы не было никакой нужды, легкие полы ее халата взлетели вверх и открыли ее ноги, бедра, охваченные кружевными трусиками, а на одном из бедер замысловатую татуировку в виде завитушек, листьев и переплетенных стеблей.

Ах, зря Инесса Аркадьевна так разоткровенничалась с ним, напомнив ему слякотный весенний день, темный переулок и размешанную ногами грязь у самого лица. А татуировка – или как там она сегодня называется – лишь подчеркнула принадлежность этой бабы к тем парням, нахальным, наглым и безусловно циничным. И в душе у Прохора что-то поднялось темное и мохнатое, он сжал кулаки, повернулся и вышел на крыльцо.

Убрав инструменты, он даже не стал обмываться и переодеваться, собрал свою одежку, сунул в сумку и решительно пошагал домой, повторяя одно и то же, как привязавшийся мотив какой-нибудь глупой песни: «Значит, нахальным? Значит, наглым и циничным? Вот оно, оказывается, как. А я-то думал, что все они против своей воли. Жертвы обстоятельств, так сказать…» И останавливался и мотал головой в изумлении, точно вся суть нынешней жизни открылась для него только сейчас, после слов Инессы Аркадьевны. Затем шел дальше, и снова те же слова, только в другой последовательности, возникали перед ним некой светящейся рекламой, тускнели и вновь проявлялись среди темных стволов деревьев.

Но дальше этих слов Прохор не углублялся, хотя в них и не было ничего необычного, но произнесенные Инессой Аркадьевной, они неожиданно приобрели особенно зловещий смысл, будто лишая Прохора будущего, обещая еще большую власть над ним и его близкими каких-то темных сил, возникших в его стране будто бы из ничего, прочно ухвативших своими грязными руками все рычаги власти и обыденной жизни, контролируя каждый его, Прохора, шаг, не позволяя отойти в сторону ни на миллиметр, хотя сами давно обосновались в каких-то запредельных далях, в стороне от жизни народа, понастроили себе яхт, понакупили дворцов и замков, даже заграничные футбольные команды, и кривляются там, в этих далях, и похихикивают над ним, над Прохором, и ему подобными людьми, уверенные в своей безграничной власти над ними и безнаказанности.

И по-новому Прохор взглянул на окружающий его мир, ставший вдруг чужим, и кулаки его сами собой сжимались до боли в пальцах, и скулы свело от переполнявших его чувств отчаяния и ненависти, каких он не испытывал в своей жизни еще ни разу. Даже и после того, как его побили. Но что делать, чтобы как-то изменить свое положение и обеспечить будущее своих детей, Прохор представлял весьма смутно, хотя и понимал, что дальше так продолжаться не может, что однажды что-то случится страшное и с ним, и со всем этим миром, потому что… потому что куда ж ему деваться, если все останется так, как оно есть, как задумывалось и осуществлено как раз теми самыми наглыми и циничными?

Прохор не прошел и половину пути, не додумал свои тяжелые мысли, как на лесной дорожке появилась сама Дарья, да еще с детьми, – всеми тремя сразу, – словно шли они спасать его от когтей и лап неведомого чудовища.

– Господи! – воскликнула Дарья сварливо. – Мы уж ждем-пождем, а тебя все нет и нет. Загулял мужик… Вот решили проведать, как ты тут управляешься…

– А чего проведывать? Маленький я, что ли? – сердито ответил Прохор, еще не отойдя от своих сердитых мыслей.

– Ну, не маленький, а все-таки… Устал, поди, – сразу же переменила тон Дарья, увидев, что муж ее даже не ополоснулся после работы. – Небось, проголодался…

– Есть маленько.

– Ну, пошли, пошли… Дома помоешься.