«Ты не задаешь вопросы книге, которую читаешь, и фильму, который смотришь. Если есть что спросить, спрашивай себя. Если желаешь додумывать, не сдерживайся. Если домыслы будут противоречить позже услышанному, прилаживай их к фактам. Будь не слушателем этого повествования, а вместе со мной его творцом».
– Я буду делать в точности, как ты говоришь, но объясни, чем этот рассказ отличен от всех других, почему я всегда могу задавать вопросы, но только не в этот раз, – спросил я
– Это произошло, когда мне было семнадцать. Я не была готова к происходящему тогда, не готова и сейчас. Я не выбирала эту историю. Она выбрала меня. Я буду рассказывать тебе ее так, чтобы ты мог понять, но, главное, почувствовать. Я не знаю, сколько лет понадобится, чтобы поселить тебя в ней. Обещаю только: когда я закончу, все твои вопросы найдут ответы.
Я расскажу события Вагона, не как они складывались в моем сознания адаптированными и редактированными лоскутками, а какой она живет во мне сегодня.
Это не
В июне сорок первого у нее оставался длинный путь, измеряемый не столько годами, сколько жизнями, стать моей матерью. Я не могу называть ее мамой в ее семнадцать, когда восемнадцатилетним на год старше нее приметал последние лоскутки событий. Тогда она была просто Дашей, так я и буду называть ее в этом повествовании.
***
В первый день войны родители Даши и Ромы – ее тринадцатилетнего брата – были в отъезде где-то вблизи западной границы, что по понятиям тех дней означало «оккупированная территория», что в свою очередь исключало всякие иллюзии касательно их судьбы. Даша решилась двигаться в Баку, где, по ее сведениям, жила двоюродная сестра отца, с которой она никогда не встречалась.
Два часа с трудом можно втиснуть в тесное пространство между решением побега и моментом его исполнения, и по замечанию Ромы, подготовка к побегу была спешно-недоспевшей. В эти два слова, которые при незначительных усилиях можно объединить в одно, включены в избытке растерянность, отчаяние, сомнения и с ощутимой нехваткой хладнокровия, опыта, уверенности.
Даше отведена – по ее возрастной привилегии – ответственность за принятие решений. В этой алькове Рома не имел желания и шанса конкурировать. Поселять же улыбку на ее лице – такую возможность он не упускал никогда, и мало кто мог с ним в этом соперничать. Даже тот момент столкновения и разлома тектонических плит прошлого и будущего не стал исключением.
Даша на мгновение замерла, освобождая в себе и во всем этом нелепом и напрасном мире просвет для улыбки, не уверенная, кто из них нуждался в ней больше.
Не всегда Ромины остроты и каламбуры были удачными, но его реакция на них была превосходным индикатором того, что он не ошибается в оценке собственного остроумия. В случае неудачи он начинал обворожительно смеяться, очевидно, не над шуткой, а над самим собой. Удержаться не вступить в смехосговор с ним было немыслимо. В обоих случаях он добивался успеха.
Главная улыбка всегда ее. Если Даша отсутствовала и не могла быть свидетелем его юмористического апофеоза, то он не тратил усилия понапрасну, консервируя их к моменту ее появления, не ленясь реконструировать сцену или даже весь сценарий, породивший шутку. У Ромы, без сомнений, талант изысканного и тонкого юмориста – сочинителя и изобразителя. Если только он не растеряет это с годами, у него преотличное будущее.
***
В начале второй недели побега Даша и Рома оказались в пяти-шести километрах от железнодорожной станции, где надеялись попасть на поезд в направлении Харькова. Непрерывный поток беженцев катился телегами, повозками, навьюченными лошадьми, коровами, заржавленными велосипедами, но в основном самоходом. К этому времени последние крохи сухого хлеба, взятого из дома, были сметены. Нужно найти питание, чтобы выжить на пути до Харькова.
Самое большое богатство, которым брат и сестра не располагали, было время. Раскаты фронта попеременно перекликались с разных сторон, иной раз даже с юга, но одно было неизменно – грохот войны приближался и становился отчетливее с каждым часом. Для экономии времени Даша оставила Рому у дороги в безопасности на виду у сотен людей, проходящих мимо, а сама припустила в сад, примеченный неподалеку.
Через несколько шагов вернулась обнять и напомнить:
– Без меня ни шагу. Слышал? Повтори.
– Без меня ни шагу, – повторил Рома, – Второй закон времени помнишь?
– Какой еще второй закон времени?
– Если ты никогда не уйдешь, то и никогда не вернешься. Беги. Короче расставания – меньше слез. И не дергайся, я присмотрю за ними. Ничего без тебя не станется. Как шли, так и будут идти.
– Не спрашивай, когда вернусь – просто жди, – она перебрала в голове, все ли сказала и обо всем ли предупредила.
– Хорошо, спрашивать не буду, – сказал уступчиво и слегка обиженно и тут же интригующе добавил, – а можешь сказать без того, чтобы я спрашивал?