Возвращение

Каждое утро старший брат Уильям загружал тележку и ехал в деревню продавать и покупать продукты. Он и меня уговаривал поехать с ним, соблазняя историями о разных чудаках, с которыми ему доводилось встретиться. В одном доме, к примеру, обитала семья, состоявшая из трех безумцев, они лаяли по-собачьи на прохожих, а четвертому — он был в здравом уме — приходилось выливать на них несколько ведер воды, чтобы они угомонились. В другом доме, вернее, в загоне для скота жила горбунья Делла, она зазывала Уильяма к себе на чашку чая, надеялась, что он возьмет ее в жены. А когда он отказывался, Делла, притопнув ногой, шипела, что никто его и не думал приглашать на чай. Еще он заезжал к одной женщине с дочкой; лежебокам; он подкатывал к их дому, и они звали его наверх в спальню — они лежали в кровати в красивых ночных пижамах, нарумяненные и напомаженные, и листали журналы мод.

— Ну ты хоть один гол забил? — спросил как-то Уильяма кузен Том, а тот, приложив палец к губам, хитро улыбнулся, словно ему было что порассказать. Но он меня так и не уговорил поехать с ним, потому что, во-первых, я была равнодушна к полям, стогам сена и к озерам, а во-вторых, хотела быть поближе к Майклу: вдруг я ему понадоблюсь, а может, он наткнется на меня, и я окажусь в его жарких объятиях. Он работал на мельнице неподалеку, за садом. Иногда я провожала его, птицы на кустах смородины жадно клевали ягоды, мы обычно заставали их за этим занятием — Майкл хлопал в ладоши, спугивая их, и они подымали страшный гвалт.

— До скорого, крокодильчик, — говорил он мне, приподнимая разок-другой кепку, чтобы выказать себя джентльменом.

А я плелась назад — помогать Пегги мыть посуду, чистить кастрюли и скоблить кухню. Потом мы застилали кровати. В спальне Майкла я не находила себе места. Пегги, входя в его комнату, всякий раз вспыхивала, сдергивала одеяло и простыни с кровати и свирепо их трясла в открытое окно. Пока она трясла, внизу гоготали гуси, а индюк, задирая оранжевый клюв, шипел, готовый защитить свое племя.

— Скорее бы в Англию уехать, — говорила Пегги, в ее модели жизни, судя по всему, не было места гусям и таким унизительным занятиям, как уборка спальни.

Комната Майкла ничем не отличалась от обычных спален — высокий потолок, безвкусный ковер и разномастная мебель. Шкаф красного дерева с большим, будто заляпанным грязью зеркалом, в котором смутно и искаженно отражались предметы. Двуспальная кровать с деревянным изголовьем, плетеный стул у кровати, на который он бросал одежду. Возле изразцового камина стояли его башмаки, огромные и важные, начищенные до блеска, коричневые, надетые на колодки; желтовато-коричневое пальто висело на плечиках, слегка покачиваясь в темной пустоте шкафа. Галстуки разных расцветок и рисунков, коробка с красной кисточкой, в которую были брошены любовные письма, наплечник, молитвенник и самое интимное — скомканная пижама в изножье сбитой постели, приводившая Пегги в такую ярость, что она спрашивала меня: интересно, в травяной хоккей или еще во что он играет на ночам? На каминной полке в ряд выстроились кубки, которые он выиграл в хоккей, и тут же в рамке фотография его матушки в юности — губы пухлые, как розовый бутон. Я любила разглядывать кубки, расспрашивать Пегги, когда и где он получил их. Они потускнели, и я решила, что как-нибудь обязательно возьму жидкость для чистки серебра и так их надраю, что, когда он войдет к себе вечером, его встретит сияние серебра, и он удивится, кто бы это мог такую красотищу навести, а может, даже потом узнает кто именно.

Но вот постели приведены в порядок, и я тут же придумываю предлог улизнуть на мельницу. До самой последней минуты я твердила, что ни за что туда не пойду, но потом вдруг делаюсь как безумная, презираю себя за свою слабость, но сдаюсь. Бегу через сад, бормоча слова глупой песенки, и уже представляю его себе, его лицо и куртку, припорошенные мукой, запах зерна, пропитавший его припудренную белую кожу, отчего он выглядит старше, но зато глаза сияют, как глубокие заводи. Я слышу шум торопливой речушки, вижу, как вода брызгами обрушивается на спицы большого деревянного, поросшего мхом мельничного колеса. Я стараюсь войти так, словно заскочила нечаянно.

— Что новенького? — спрашивает он и всякий раз интересуется, заходили англичане в лавку или нет.

В наши края приехал англичанин с сыном — поохотиться и половить рыбу; мы потешались над их произношением, а их поражала наша природа. Как-то они, к своему величайшему удивлению, поймали кролика, принесли его и стали демонстрировать нам в качестве охотничьего трофея.