Возвращение

— Пока нет, — ответил я. — Но до мая еще есть время, может быть, и успею.

— Дерзайте, молодой человек! — обратился он ко мне на «вы». — С такими песнями мы вам окажем всемерную поддержку. Песни о любви – это хорошо, но несерьезно. Вы сначала пробейтесь на большую сцену, тогда сможете себе больше позволить. А пробиваться лучше с серьезными песнями.

— Хотят серьезную песню, значит, пойдем навстречу, — сказал я Люсе, когда мы поднимались на ее этаж. — Приготовим такую, что будут рыдать. До партийных песен мы с тобой еще не доросли, а вот патриотические на военную тему – это самое то. Надо мне было самому додуматься. Я сегодня подберу музыку к одной песне, а завтра послушаешь. По-моему, как раз для тебя.

— Подобрал? — спросила подруга на следующее утро, едва я, помахивая портфелем, сбежал на второй этаж.

— А поздороваться с любимым человеком?

— Здравствуй. Ну, Ген!

— Если я что-нибудь обещаю, то делаю. Хорошо хоть вчера успел переодеть костюм, а то бы вы сегодня ушли в школу без меня.

— Почему? — не поняла она.

— Потому что он бы еще не высох от слез. Где Сергей?

— Сейчас должен выйти. Ты бессовестный, я теперь весь день буду умирать от любопытства.

— Это естественное состояние почти любой женщины. Ну чего он задерживается, опоздаем же!

— Не шуми, — сказал Сергей, появляясь в дверях. — У нас соседи-пенсионеры еще спят. Идите без меня. Отцу плохо, я ему вызвал «скорую». Скажете классной.

Настроение сразу упало. Сергей бодрился, но я его уже достаточно хорошо знал, чтобы понять, что ему страшно. Три года назад он потерял мать, которая не перенесла родов, а вскорости у отца случился инфаркт. И вот опять…

— Давай, я останусь с тобой? — предложил я, уже заранее зная, что он откажется.

— Бегите в школу, а то опоздаете! — сказал он. — Ты ничем не поможешь, а отца, наверное, увезут в больницу.

Мы опоздали первый раз за весь год. Урок вела классная.

— Так и знала, что это когда-нибудь случится, — сказала она, когда я пропустил вперед Люсю и зашел следом за ней в класс. — А где Деменков?

— Его сегодня не будет, Ольга Владимировна, — ответил я. — Он вызвал «скорую» к отцу. Мы из-за этого и задержались.

— Садитесь на свои места, — сказала она. — Продолжаем урок.

День тянулся еле-еле, я переживал за друга и с большим трудом дождался окончания занятий.

— Что ты так трясешься? — недовольно сказала Люся. — Ну стало человеку плохо, зачем же его сразу хоронить, а себе мотать нервы?

— Не знаю, — ответил я. — Почему-то не получается успокоиться. Даже медитация не помогает, просто не могу войти в нужное состояние.

Моя тревога передалась и ей, поэтому почти весь путь от сквера до своего дома мы пробежали. Все оказалось не так страшно.

— Я недавно приехал из больницы, — сказал Сергей, когда мы вломились к нему в квартиру. — Отцу лучше, но сказали, что он будет дней десять под наблюдением.

— Ты у нас тоже будешь под наблюдением, — сказал я ему. — Мама не работает, и ей приготовить тебе еду ничего не стоит.

— Не нужно, — стал отказываться он. — У меня все есть, а одному до воскресенья хватит. А там что-нибудь сам приготовлю, деньги есть.

— Значит, придет в воскресенье, — сказал я. — И не вздумай отказываться. Держи тетради, завтра отдашь.

От Сергея зашли к Оле. Оказалось, что моя мама зашла к Надежде, и сейчас они общались на кухне.

— Мойте руки! — сказала мама Люси. — Сейчас будете обедать.

— Чуть позже, — ответила подруга. — Мы ненадолго поднимемся к Гене.

— Давай пой, пока никого нет! — сказала Люся, когда мы зашли в мою комнату.

Таня еще не пришла со школы, а отец со службы так рано никогда не возвращался.

— Ну слушай, — сказал я, беря гитару. — Песня называется «Баллада о матери»

Постарела мать за двадцать лет,
А вестей от сына нет и нет.
Но она всё продолжает ждать,
Потому что верит, потому что мать.

Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя. И всегда у меня на глаза наворачивались слезы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.

Трудно это было вспоминать.
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг,
И пронёсся материнский крик.[11]

Как всегда, при исполнении песни для меня перестало существовать все вокруг, и, только закончив петь, я услышал, что Люся плачет навзрыд.

— Я не смогу такое спеть! — давясь слезами, говорила она. — Как это можно спокойно петь?

— Успокойся сейчас же! — сказал я, вытаскивая носовой платок.

Он оказался не слишком свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.

— Ну куда это годится? — выговаривал я ей, промокая слезы. — Я ее тоже не могу спокойно слушать, а тем более петь, но не так же реветь!

— Кто ее написал? — успокаиваясь, спросила она.

— Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.

— И ты хочешь спереть у него такую песню!