Возвращение

— Не могу сказать. Иногда мне что-то подсказывает чутье, а оно редко меня подводит, хотя иногда это случается.

Она посмотрела на меня с некоторым сомнением во взгляде, но вполне дружелюбно.

— Все эти усилия только из-за того, что вам что-то подсказало ваше чутье?

Я рассмеялся. И рассказал ей о своих дедушке и бабушке, о романе про человека, вернувшегося с войны, о доме 38 по улице Кляйнмайерштрассе, о военных корреспонденциях и о возможных контактах автора с гаулейтером Ханке.

— Я ведь не историк. Я назвался историком, чтобы к моему объявлению отнеслись серьезно. Однако ни от кого, кроме вас, я не получил серьезного отклика.

— Я бы в любом случае откликнулась. — Она покачала головой. — Стало быть, дело нечисто? Для нас он был Вальтером Шоллером, а когда его какой-то человек окликнул на улице и назвал Фолькером Фонланденом, то он так спокойно, без тени волнения сказал, что тот ошибся, и мы, присутствовавшие при этом, ни на секунду не усомнились в его правдивости, а тот, кто его окликнул, наоборот, решил, что обознался. Однако после этого случая он вдруг пропал, совершенно неожиданно, не попрощавшись.

— Все-таки в вашей памяти сохранился тот случай, когда его назвали Фолькером Фонланденом. Может, потому, что у вас уже были какие-то подозрения?

— Подозрения? Не было у меня никаких подозрений.

Однако она ничего не сказала о том, почему она все же запомнила тот случай, а я настаивать не стал. Она сказала, что он исчез не попрощавшись, значит, они были близко знакомы?

— Чем занимался Вальтер Шоллер?

— До осени сорок шестого года он заведовал культурным отделом газеты «Ночной экспресс» и сам для нее писал: театральная и литературная критика, эссе, рассказы. Нам казалось, что он дружен с майором Советской военной администрации, который был, собственно, главным редактором, руководившим из-за кулис, это был маленький, толстенький и хитроватый еврей из Ленинграда. На переднем плане, конечно же, фигурировал немецкий главный редактор, а «Ночной экспресс» был якобы политически независимым массовым изданием.

— Неплохая карьера для человека, который явился из ниоткуда.

— Он вовсе не явился из ниоткуда. Он еврей, родом из Вены, прятался от преследований в доме родителей в Альпах, но зимой сорок четвертого-сорок пятого его выдал сосед. Он помнил имена и лица тех людей, своих товарищей по Освенциму, которых нацисты убили перед самым концом. А на локтевом сгибе у него была наколка с лагерным номером.

— Не может быть!

— Я помнила этот номер наизусть, пока, — тут она покраснела, — со мной два года назад не случился удар. Знаете, я его в то время взяла как бы под свою опеку. Он был бесприютным, как многие отпрыски буржуазных семей, покинувшие свой круг и все же, вопреки всем усилиям и всем стараниям, никогда окончательно не вошедшие в наш круг. Поэтому его и Бехер^[25] любил. Чувствовал в нем родственную душу.

— А что он рассказал о судьбе своих родителей?

— Их арестовали сразу после аншлюса, отец его был адвокат, принимал активное участие в политике, а мать занималась психоанализом. Больше он их не видел.

— А вы не пытались узнать, был ли в Вене в тридцатые годы адвокат по фамилии Шоллер? Или адвокат по фамилии Фонланден?

Она сидела в напряженной позе, руки на коленях, не поднимая глаз.

— Я за ним не шпионила. Он ведь исчез. Так было со многими в ту пору: сегодня здесь, а завтра и след простыл. Такое было время.

— Ну а теперь, когда вы знаете…

Она посмотрела на меня враждебным взглядом:

— Ничего я не знаю. Вы хотите убедить меня в том, что Вальтер Шоллер обманывал меня, как тот ужасный человек, который назвал его Фолькером Фонланденом?

— Вам известно, кто был тот ужасный человек?

— Нет, я его не знаю. Быть может, он вовсе и не был ужасным человеком, а просто обознался. Быть может, он долго искал Фонландена, а когда кого-нибудь долго ищешь, то узнаешь его черты повсюду и во многих других людях. С вами ведь такое тоже бывало, не так ли?

Она с вызовом посмотрела на меня.

Я согласно кивнул:

— Да, со мной такое бывало.

Она поднялась из-за стола.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы меня навестили. Мой сын живет в Ростоке, а дочь в Дрездене, и с тех пор, как в министерстве я… — Она осеклась и снова опустила глаза. — Да что же я тут разболталась? Вряд ли вам интересно, какие у меня дети и где я раньше работала.

Она продолжала говорить, не поднимая глаз.

— Мне нравился его акцент. Это был легкий намек на другое произношение, не больше того, и все же голос его звучал как привет из другого, мирного времени, из мира вальсов, балов, кофеен, каменных лестниц, которые спускаются от одной улицы к другой, как в Париже…

Она снова посмотрела на меня:

— Вы бывали в Вене?

Ответа она дожидаться не стала, проводила меня к двери и попрощалась.

Через несколько дней я выяснил, что в венской телефонной книге тридцатых годов не было ни мужа и жены Шоллер (адвоката и психоаналитика), ни супругов Фонланден.

6