Возвращение

«Нам это не интересно, Влад. Мы, собственно, вздремнуть решили. Но раз ты сам спросил, да и сон перебил, могу напомнить, что здесь многоженство хоть и не поощряется обычаями, но и не запрещено законом. Все исключительно от доброй воли самих брачующихся зависит. Можешь хоть гарем себе завести, никто и слова супротив не пискнет. Лишь бы по любви и согласию всех заинтересованных сторон. Особенно — женского полу. Сам понимаешь, принимать пополнение и обучать семейной этике им предстоит. А теперь, если это все, о чем спросить хотел, не мешай. Мы спать… Разбудишь, когда разберешься со своими красотками».

Значит, по любви и согласию женского полу? А мине кто-нибудь спросил: хочу ли я в доме полы перестилать, и тем более — в два наката? Хотя, если вдуматься, суета все это и смятение чувств. Потом разрулим и этот вопрос, все потом… Как говорится: «Не до жиру — быть бы живу. И пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов».

Девчонки чуток отодвинулись и выжидающе замерли.

— Эх, отодрать бы вас сейчас, — произнес я мечтательно, как вживую представляя себе эту упоительную картину, а потому уточнил: — Армейским ремнем. Да так, чтоб с недельку только на животе спать могли. Ну, это вас еще ждет, заслужили. Обещаю. А теперь, девушки, не шалите. И если вы готовы, топайте за мной…

Угу, сейчас. Это они думали, что готовы. Вот только шнурки погладить забыли.

— Стоять. Ну-ка, пигалица…

— Мила…

— Чего?

— Милкой ее зовут, — подсобила Листица.

— Я понял… — Еще один сладкий батончик, в смысле — бутончик, на мою бедную голову. — Ну-ка, «Милка Вей», подпрыгни.

Пигалица по привычке приоткрыла клювик, но получила тычок в бок от старшей подруги, и клювик у птички захлопнулся, даже не чирикнув. Кстати, как и ее попытка взлететь. Ну, так и не удивительно… Хотел бы я посмотреть на того силача, особенно в ее весовой категории, которому такое упражнение оказалось бы под силу. Как только вообще до места сбора добрела?

— Понятно. Будем раздеваться…

— Что, прямо вот тут? — все же осмелилось пропищать очень курносое и не менее озабоченное создание.

— Да! И немедленно… — рыкнул я, не зная, чего в данную минуту хочу больше: злиться или смеяться. А раздвоение личности — не самое лучшее, что может позволить себе командир перед сражением. Особенно, если он уже страдает его разтроением!.. В смысле, не расстройством, а что в голове и без того еще три сознания живут. — Быстро снимай все железо, до… рубашки…

Передо мной легли — шишак с бармицей, горжет, наручи, айлеты,[7] полная кольчуга с зерцалом и акетон.[8]

Процесс снимания замшевых штанишек был задержан по двум равноценным причинам. Первая — шнуровка черевичек, вариант берцев на каблуках. И моим полуобморочным состоянием… Увидев, как девушка сперва приспустила штаны до колен, и только после этого, заметив что на ней не юбка, принялась расшнуровывать обувь, я по-настоящему осознал: что такое быть наставником молодежи! Возница, управляющий упряжкой из рака, щуки и лебедя, счастливчик и шланг… гофрированный.

— Хватит!

Очевидно, я был слишком эмоционален, потому что от моего окрика курносая пигалица тут же хлопнулась наземь тем местом, которое еще минуту тому прикрывала замша.

— Э-э-э… Я хотел сказать, — поправился я поспешно, — что штаны можно не снимать.

Теперь девчонки удивились по-настоящему. Обе. Но раз мужчина приказал, никуда не денешься. Ему виднее — как удобнее. В штанах, значит, в штанах…

Господи, ну за что мне такое наказание? Или, может быть, по какому-то недоразумению, Ты считаешь это наградой?..

* * *

Широким шагом я твердо впечатывал каблуки в брусчатку. Словно хотел оторваться и уйти от собственной тени. Но тени, в количестве две штуки, не отставали. Хотя им для этого приходилось почти бежать. Нет, это я не издевался над девчонками, наглядно демонстрируя им тягости и лишения воинской службы. Просто ноги у меня длинные, и когда задумываюсь, как сейчас, то прогулка со мной для любого нормального человека превращается в бег трусцой.

Помнится, в той прошлой жизни я как-то, идя по городу под ручку с девушкой, случайно встретил свою мать (как она там сейчас?). И когда мама вежливо поинтересовалась: «Гуляете?», моя тогдашняя подружка в ответ брякнула: «Это Влад гуляет, а я — бегаю…»

Оставив Миле из прежнего набора брони только стеганую куртку-акетон и шишак, прежде отсоединив кольчужную вуаль, да и тот скорее для защиты буйной головушки от низкорастущих веток, я существенно облегчил девушке возможность передвигаться. В бой я их все равно не поведу, а для леса — самое то. Из оружия выбрал вилы и топорик. Вещи привычные, а значит, есть шанс, что пигалица умеет ими пользоваться и сдуру не поранится. Ну а Листица к тому времени настолько обвыклась к трофейному обмундированию, что даже пилум не казался чужеродным в ее руках. Почти как ухват, только другой модели…

Наш тролль уже бодрствовал. Треск валежника и тяжелую поступь великана было хорошо слышно даже отсюда, с дороги. Наверное, приставленные к нему хлопцы кинулись в деревню напрямки, через лес, — вот мы и разминулись.

— Эй, Хозяин! Покажись!