Возвращение

 - Всем хочется быть здоровым! – Она не строила иллюзий по поводу такого интереса.

 - Но не все могут себе это позволить… - пошутил супруг.

 Юля часто разговаривала с мужем на богемные темы, и он против своей воли стал интересоваться жизнью совершенно чуждой для него интеллигенции.

 - Ежели ищо поживу тут пару годков, - пошутил он и пригладил непокорные пряди, - то стану настоящим городским…

 - Сколько раз я тебе просила не говорить: ищо, зараз или што! – упрекнула его в ответ вечно спешащая жена.

 - Всю жизнь так разговаривал и не собираюсь меняться…

 - Так ты меня любишь…

 - Свари лучше борща! – перевёл разговор Григорий.

 - Некогда… - призналась Юля и убежала к очередному знаменитому больному.

 - Семья без борща - это сожительство. – Подумал он, глядя на её ладную задницу.

 Григорий специально на встречах с представителями богемы употреблял хуторские словечки и выражения. Юлю это очень злило, она со временем всё реже ходила в гости с казавшимся необразованным спутником. На самом деле он увлёкся новой стороной жизни, пристрастился к чтению и почти всё время проводил за книгой.

 - Сколько всего умные люди написали! – восхищался Шелехов, читая очередной роман.

 … Их семью живо коснулся самый громкий, поистине эпохальный скандал, который произошёл в связи с публикацией за рубежом отвергнутого советскими издателями романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". Присуждение вслед за тем его автору Нобелевской премии 1958 года вызвала настоящую истерику в советской прессе.

 - Чего они на него взъелись? – удивлялся Григорий, читая хлёсткие передовицы газет. – Человек прославил Советский Союз на весь мир, а его сжирают.

 - У нас в стране лучше не высовываться! – съязвила супруга.

 Травля великого поэта усиливалась вместе с ростом его славы и привела сначала к его вынужденному отказу от премии - под угрозой высылки из страны, - а затем к болезни и смерти.

 - Десятилетиями нагнетавшийся ажиотаж о необходимости "каждого честного художника" служить партии и народу привёл всё-таки к последствиям во многих случаях необратимым. – Объяснила Юлия.

 - У нас в стране все процессы необратимые…

 Общественная атмосфера нагнеталась известным по опыту 1946 года способом, когда первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов раскритиковал Зощенко и Ахматову. О событиях двенадцатилетней давности в ту пору вспоминали не без оснований: и тон обвинений и "оргвыводы" в 1958 году были практически одинаковыми. Пастернака не называли, как Зощенко, "пошляком", а предпочли "образ" - "свинья в огороде"...

 - Сегодня у нас провели обсуждение и осуждения опального поэта. – Однажды сообщила супруга.

 - А вы то здесь, каким боком?

 - Представляешь, - возбуждённо щебетала Коновалова, - встают заведующая отделение и говорит: "Я, конечно, Пастернака не читала, но...".

 Дело Пастернака велось публично. Лишь в литературных кругах знали о другой драме тех лет - аресте выдающегося романа писателя-фронтовика Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". В феврале 1961 года главный редактор "Знамени" Вадим Кожевников лично отправил в ЦК Суслову рукопись романа, принесённого автором в его журнал, - с соответствующим своим "редакционным заключением". Тут же дома у Гроссмана были изъяты все существовавшие экземпляры этого произведения. Гроссман заслужил "предсказание" главного тогдашнего партийного идеолога Суслова:  "Это будет напечатано лет через 250 - 300". 

 От широкой проработки Гроссмана спас, видимо, недавний, получивший мировой резонанс скандал с "Доктором Живаго". Самому автору это помогло мало: арест его детища для него был слишком тяжёл. Последовали болезни и смерть.

 … В последние месяцы 1962 года доктор Коновалова часто бывала в доме у Анны Андреевны Ахматовой, которая в силу возраста часто болела. 

 - Я восхищаюсь её ташкентскими стихами, посвященными Ленинграду, Родине. – Счастливая от долгожданной встречи Юля делилась впечатлениями с мужем. - Встретиться с нею было моей заветной мечтой.

 - Дай мне почитай её стихи! – попросил Григорий.

 - Я принесу с работы сборник… 

 Юлия перевела дух и снова затараторила:

 - И вот я иду к Ахматовой. Какие чувства я испытывала, передать невозможно: ведь я шла к великой поэтессе!.. В узкой тёмной комнате меня встретила высокая седая женщина, стройная и величественная, вся светящаяся добротой и радушием. Анна Андреевна пригласила меня сесть, и мы сразу же разговорились, как добрые старые знакомые. Я почувствовала себя легко и свободно, словно дома.

 - Ты же лечить пришла?

 Радостная супруга засмеялась:

 - Я даже забыла, зачем пришла, а потом конечно осмотрела её и выписала лекарства.

 - И какое у неё здоровье?

 - Ходить придётся часто…

 С этого дня она регулярно виделась с Ахматовой и однажды предложила той выступить у них в больнице перед персоналом и пациентами. Оказалось, Анна Андреевна до сих пор волновалась перед выступлением:

 - А поймут ли меня, Юленька?.. Поймут ли мои стихи?

 - Всё будет хорошо. 

 Примерно через неделю Анна Ахматова - в тёмном жакете, в длинной тёмной юбке – вышла на импровизированную сцену в ленинской комнате. Зал встретил её аплодисментами.