Возвращение

 Когда Шаповалов вошёл, старик рассказывал, как невесело и трудно жилось при немцах. Они, отступая, увели лошадей - нещадно, до единой. Последствия этого недавнего мародерства тревожили Степана, пожалуй, более всего.

 - Что делать, а? - озабоченно спрашивал он. - Ни землю вспахать, ни дров привезти, что же теперь - капут?..

 Шаповалов сел на свободное место рядом с молчаливой девушкой, дочерью хозяев. Она была в нарядной цветастой блузке с короткими рукавами; у шеи, в небольшом вырезе виднелась тонкая серебряная цепочка, на каких носят нательные крестики.

 - Меня зовут Иван. – Коротко представился он.

 Не смотря на солидный чин и далеко не юношеский возраст полковник, почему-то робел в присутствии такой красавицы.

 - Что Вам положить? – спросила она и потянулась за миской с салатом.

 От вида золотистых курчавых волос мелькнувших подмышкой девушки Шаповалова бросило в жар.

 - Совсем я от баб отвык! – он попытался нарочито циничными мыслями вернуть себе душевное равновесие. 

 Стол по военному времени был обильный и весьма аппетитный: тарелки с салатами и огурцами; вазочки, полные сметаны. Два блюда с розоватыми, веером разложенными ломтиками сала; большущая, только что снятая с плиты сковорода тушёного картофеля и горки щедро нарезанного, армейского хлеба.

 - Ещё предстоят пельмени, - объявил Дубцов, - мы их придержим как гвоздь обеда.

 - С такой закуской грех не напиться! – зашумели голодные советские офицеры.

 Хмельного питья тоже хватало: кувшин с ароматным и очень крепким самогоном, два литра водки, взнос майора Савченко и высокие бутыли с разведённым спиртом. 

 - За Сталинград! - поднимаясь со стаканом в руке, провозгласил тост Дубцов.

 Все выпили и принялись закусывать. Шаповалов проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно, ел маленькими кусочками, медленно и осторожно, стараясь не чавкать. 

 - Водка что-то меня не берёт! – подумал он, разгорячённый недавним боем.

 Шаповалов выпил ещё стакан и, почувствовав себя чуть свободнее, смелее, он начал украдкой поглядывать на Зою.

 - Нет, я не обманулся, - прикидывал он радужные  перспективы, - мне ничуть не пригрезилось...

 Всё было пленительно в этой маленькой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодический звук голоса, и тёмно-зелёные сияющие глаза, и то радушие и вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на офицеров.

 - Откуда вы родом? – спросила она молчаливого соседа.

 - Родился я в посёлке Алексеевка под Воронежем в ноябре 1906 года. Отец Матвей Егорович и мать Степанида Фёдоровна были крестьянами. У отца голос роскошный…

 - А Вы поёте?

 - У меня не очень получается, - признался полковник, - а вот бас отца всегда выделялся в хоре Базарной церкви. Стоило ему затянуть: "Да возра-а-адуется душа моя-а-а" или "Изми мя от вра-а-аг мои-и-их", - как будто стужей потянет от земли – изумлённая душа прихожан окутывались морозом.

 - Дал же бог человеку голос!

 Им не дали поговорить, мать позвала Зою на помощь. Она вспорхнула, сбегала в кухоньку за посудой, улыбалась и, чтобы поддержать компанию, даже пригубила спирта - поморщилась, но глотнула.

 - Какая гадость!

 Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в её глазах поощряющую приветливость, ласковость и ещё что-то, волнующее, необъяснимое.

 - До этой минуты никто и никогда не смотрел на меня так... – сладко подумалось ему.

 Киреев откровенно попытался заигрывать с Зоей. Она слушала его с весёлой, чуть лукавой улыбкой, смеялась над шутками, иногда быстро и озорно что-то переспрашивала.

 - Да что Вы говорите! – она специально делала круглые глаза.

 Шаповалов снова поймал на себе загадочно-непонятный, но вроде бы выжидательный взгляд Зои и буквально через мгновение ощутил лёгкое, как ему показалось, не совсем уверенное прикосновение к своему колену. 

 - Смелостью берут города... - у него перехватило дыхание, а сердце забилось часто и сильно. - Не будь рохлей!

 С внезапной решимостью он подвинул вперёд ногу. В тот же миг Зоя поморщилась от боли, взглянула под стол и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на мужчину.

 - Вам неудобно сидеть?

 - Извините, ради бога!

 В это мгновение Киреев громко заявил, что церковь - это опиум и средство угнетения трудящихся и что с религией и с богом в основном покончено.

 - Если где и остались одиночные верующие, то это тёмные несознательные старики, отживающие элементы, а молодежь такой ерундой не занимается, и девушка, - он показал на неё взглядом, - постыдилась бы носить на шее цепочку с крестом...

 Казалось, он не сказал ничего обидного, но Зоя, вспыхнув, пламенно залилась краской, её нежное, матово-румяное лицо в мгновение сделалось пунцовым, глаза потемнели, а пушистые цвета каштана брови задрожали обиженно, как у ребёнка.

 - Она вот-вот расплачется. – Подумал Шаповалов, но она, с гневом и презрением посмотрела на подполковника.

 Вдруг Зоя энергичным движением вытащила из-за пазухи цепочку с крестиком и вывесила его поверх блузки, вскинув голову и выпятив вперёд остро торчащую грудь.

 - В нашей семье никогда не стыдились веры в Бога! - с явным вызовом сказала она.