Вознесение черной орхидеи

Меня не испугала эта мягкая версия оков, я была все еще убита, раздавлена, практически сломлена предыдущими требованиями. Кричала, почти вопила, истекая слезами унижения на ментальном уровне, пытаясь пробить ледяной панцирь внезапного глобального похолодания этим эмоциональным всплеском… Но наверное проще достучаться было до Димы в его не самый благодушный период, чем до Александра сейчас.

- Вытяни руки. Лицом в пол.

Почему я не произнесла больше ни слова, продолжая дрожать от страха и униженно-обреченного отката, беспрекословно выполняя это требование? Щека коснулась холодного паркета, снимая нагрузку с занывшей поясницы, уже закрывая глаза, я ощутила, как в окружающем освещении что-то неумолимо изменилось.

Его шаги, шелест одежды и размеренное дыхание резало натянутые нервы томительным тревожным ожиданием, но я умудрилась не вскочить и не задрожать, когда теплая ладонь надавила на шею, заскользив по выступающим пикам позвонков ласковым движением. На контрасте с недавней психологической ломкой такая ласка могла запросто выбить поток обильных слез, я сдержалась чудом, не препятствуя и не мешая нежному исследованию моего обнаженного тела, смеживая веки до боли в висках в неосознанной попытке спрятаться и закрыться.

Ощущение было… странным. Резкое покалывание точечным замкнутым периметром, похожее на укус и искру бенгальского огня одновременно. Не успела я опомниться или сообразить, что же именно это было, как три вспышки обжигающей мимолетной точечной боли прошили лопатки разрядом пока еще непонятной этиологии. Я попыталась повернуть голову, отметив игру беснующейся тени на полу, и тут же зашипела от новых укусов невидимой шрапнели по абрису выступающих ребер. Боль, которая показалась даже… непривычно-азартной, была недостаточной для того, чтобы я не пошла на поводу у своего любопытства.

Свеча! Вашу мать, расплавленный белый воск! Горячий водопад обжигающих капель, с выверенным до миллисекунды промежутком – перед тем, как обрушиться дождем на мою кожу! Я должна заорать и забиться, наверное, но вместо этого с открытым ртом слежу за широкой белой (явно не хозяйственной!) свечой в его ладони. Пламя превратило ее силуэт в подобие воздушного фонарика, она слегка наклоняется в сторону, подчинившись нажиму пальцев Алекса, и я непроизвольно вскрикиваю от очередных укусов по коже. Мерцание живого огня согревает через эти далеко не ласковые прикосновения, но все настолько непривычно, что шиплю в стиснутые зубы, хотя назвать эту боль неприятной… невозможно! Упираюсь в изгиб локтя лбом, интуитивно понимая, что следует сосредоточиться на этом ощущении, впитать его кожей, прочувствовать до последнего натянутого нерва, пропуская через все сенсорные баррикады, прямо в кровь, до самого сердца… И это даже не сложно. Последующие капли падают, стягивая мою кожу застывающими лужицами, а я не понимаю, почему утихла резкая болезненная отдача – от более высокого положения свечи или от того, что размеренный монотонный промежуток убаюкивает своей цикличностью. Не проходит и пяти минут, как от болевого впрыска под кожу застывающими стяжками восковых капелек по всему телу бегут искры живого огня приливающей энергии, горячих ласковых лучиков которой хватает, чтобы распространиться по телу, зажигая пламенем удовольствия каждый нерв, капилляр и клеточную мембрану! Расслабленное сознание совсем некстати ловит ассоциацию с «лайками» и «смайликами», и я не замечаю, как улыбаюсь в холодный паркет, уже испытывая дискомфорт не от жалящих капель, а от секундного промедления между их падением! Трансцендентное парение прогнало мой страх и униженную плаксивость, я позволяю этой ласкающей эйфории нести себя по течению кристальной воды новых ощущений, даже не напрягаясь и не сопротивляясь, когда сильные мужские руки бережно перевернули меня на спину, разместив скованные запястья над головой. Фактурная тень с единственным светлым пятном бирюзовой рубашки за отсветом слепящего пламени наклоняется надо мной, цепляюсь взглядом за силуэт длинных пальцев перед глазами, как за самую интересную панораму кисти неизвестного художника.

В следующий момент грудь вспыхнула сладким обжигающим пламенем, и я застонала в его губы, скользнувшие неуловимым росчерком по моим скулам. Мерцающее пламя продолжало неистово плясать в его недрогнувшей ладони, обжигая ошеломительным жаром обнаженную плоть моего напрягшегося живота, спускаясь к лобку. Здесь жар стал нестерпимее, острее, и я протестующее всхлипнула, дернув скованные руки над головой.

- Тише, моя маленькая! – пламя свечи колыхнулось в последний раз, ужалив открытые половые губки простреливающей болью восковой капли перед тем, как погаснуть под легким дуновением его губ. Поцелуи свечи застывали на коже, щекоча ее невидимыми стежками, пока я отчаянно пыталась прийти в себя, воссоединив почти потерянную связь с реальностью.