Возмущение праха

Мой жучок работал, значит, его ковырять не пытались, но голоса звучали глухо и неразборчиво: скорее всего он теперь находился у кого-то в кармане или в портфеле. На голоса накладывались какие-то посторонние, к тому же пульсирующие шумы, и мне удалось не сразу понять, о чем они спорят. А когда удалось, у меня возникло нестерпимое, и притом вполне законное, желание вломить всем троим как следует, чтоб надолго запомнили, потому что они обсуждали открытым текстом, можно ли, и если можно, то еще сколько дней, трахаться мне с Полиной. Больше всего меня взбесило, что сама она молчала и, вместо того чтобы надавать им по харям, позволяла лепить из себя комок дерьма.

Из тактических соображений я сдержался, но далось мне это не просто: руки слегка подрагивали и морда горела, как обваренная кипятком, — вот так с людьми и случаются инфаркты. Чтобы сбросить адреналин, я отломал у какой-то электронной херовины не понравившуюся мне железку и закинул ее в дальний угол, ругнулся пару раз матом и стал слушать дальше.

Крот требовал ни много ни мало, чтобы нас с Полиной, словно каких-нибудь морских свинок, сегодня же рассадили по разным клеткам. Я сначала подумал, что если он хоть в каком-то смысле был или считался ее мужем, то в нем, опять же, в каком-то смысле, говорит ревность, — но нет, он с горячностью отстаивал исключительно свои теоретические позиции и, похоже, не врал, тем более что, как я успел заметить, актером он был никудышным. Насколько я мог понять, их система — он употреблял именно это слово и лишь иногда ссылался на уже надоевшее мне их вонючее общее дело — вообще отвергает половые сношения. А действовать во имя практической выгоды, вопреки велениям духа, — недопустимо, кощунственно и опасно по отношению опять-таки к общему делу.

Мафусаил же льстил и угодничал, твердя, что Крот трижды прав, но все же брал на себя смелость напомнить, что система отвергает также всякое насилие и предполагает естественное отмирание похоти и половых функций, положительные прецеденты чего имеются у них в достаточном количестве. В отличие от Крота, Мафусаил, по-моему, умел врать виртуозно, и сейчас тоже имел в виду не то, о чем говорил. Потом он, как бы нечаянно, прокололся и намекнул, что следить за персонажем мужского пола надежней всего через постельную партнершу, но это мне показалось слишком банальным, — похоже, у него на уме было что-то еще.

Как и в случае со степенями посвящения, арбитром у них оказался Порфирий.

— Бодать не надо, — проквакал он коротко, и я подумал, что он хитрее их всех остальных, вместе взятых.

Дальше те двое стали спорить о чем-то еще, но слышимость стала вдруг ухудшаться, и через пару секунд звук исчез полностью.

Дверь кабинета открылась, и я едва успел выключить и спрятать в карман диктофон. От двери ко мне шла Полина. Она просунула руку в вырез платья, извлекла мой «жучок» и протянула мне на раскрытой ладони.

Нагретый теплом ее тела, он показался мне почти горячим. Конечно же, у нее нет карманов… куда еще она могла его деть… и ритмический гул в диктофоне означал биение ее сердца. Только что я собирался обругать ее самыми похабными словами, но сейчас язык почему-то не поворачивался.

— Впредь будь умнее, с Порфирием шутки плохи. Ты еще не понял, с кем имеешь дело.

Ее учительский тон разозлил меня снова.

Это ты и они не поняли, с кем имеете дело, подумал я с отчетливой злостью, втихаря наблюдая за ее физиономией, — она и ресницей не шевельнула. Значит, все — она больше не сечет мои мысли. Странное дело… я ведь ждал этого и хотел, чтоб скорее… а теперь стало жалко, будто потерял что-то важное.

Я почувствовал, что где-то внутри размягчаюсь и что это опасно. Слюнявость по отношению к бабе — в моей профессии гибель. Надо приводить себя в порядок.

— Какого… хрена ты позволяешь этим засранцам купать себя в дерьме? Они из тебя делают не шлюху, а что-то гораздо хуже!

Она не обиделась и не рассердилась.

— Я знаю, но не могла ничего себе позволить. Мы с тобой в трудном положении.

— Ты мне вешаешь лапшу на уши, — пробормотал я вяло, ощутив себя таким вымотанным, что не было сил даже выругаться как следует.

Она поняла это и заговорила совсем тихо:

— Ты заметил, что я сказала не «ты в трудном положении» и не «я в трудном положении», а «мы с тобой»?.. Я устала от этого места, пойдем отсюда. — Она взяла меня за руку и повела к выходной двери.

20. ПРОКОПИЙ

Кто наш общий враг, единый, всегда и везде присущий, в нас и вне нас живущий, но тем не менее враг лишь временный?

Этот враг — природа.

Николай Федоров