Вожак

— Прекрасно, — холодно улыбнулась Гончая. — Раз уж вы навязались на мою голову, будьте готовы к тому, что поблажек не будет. Шир!

— Ау? — немедленно отозвался вездесущий перевертыш.

Правда, в каком он был виде — человеческом или волчьем, — никто не знал: охотник с самого утра не показывался на глаза. Бежал невдалеке, но так, что даже зоркие стрелки не могли различить за деревьями его стремительный силуэт. И за кордон он ушел самым первым. Юркнул из чащи, молнией скользнул на ту сторону и с тех пор хорошо, если пару раз подал голос, да и то — такой же неопределенный, как и сейчас. То ли спросил, то ли провыл.

Белка же и бровью не повела.

— Приглядишь за ними.

— Угу.

«Значит, все-таки сейчас он человек, — понял Стрегон. — Правда, зачем опять прячется, непонятно. Может, не хочет напугать? Но почему? Мы же вроде все видели?»

Он хотел было спросить об этом, но глянул на Гончую и передумал: сегодня ее глаза уже во второй раз изменили цвет с голубого на непонятный жутковато-зеленый. Злилась она, что ли? Или просто хмера внутри нее стала еще немного сильнее?

Стрегон тихонько вздохнул и на всякий случай проверил, как действует левая рука. После чего знаком велел побратимам смотреть в оба и последовал за обеспокоившимся Тирриниэлем.

ГЛАВА 16

Ночью Гончая снова покинула лагерь. Однако на этот раз Шира с собой, как ни странно, не взяла. Лакр, проводив Белку раздосадованным взглядом, тут же попробовал ее догнать и задать миллион вопросов, которые с самого утра вертелись на языке, но не тут-то было: барьер при приближении ланнийца зашевелился, а потом угрожающе ощетинился острыми колючками, словно сказал: «Назад!»

Лакр попытался прорваться еще раз, однако кордон снова приподнял колючие ветви, после чего внушительно выгнулся навстречу, зашелестел листвой и наконец расцвел крупными желтыми цветками.

— Осторожнее, — предупредил Шир, благоразумно не приближаясь к деревьям. — Не вздумай вдохнуть пыльцу, иначе утром не добудимся. А вон на тех шипах есть еще и яд, который обездвижит тебя на половину ночи. Убить не убьет, конечно, но можешь мне поверить — ощущения не из приятных. Особенно потому, что разум этот яд оставляет кристально чистым.

Лакр, углядев на ближних ветках крохотные желтые капельки, которых секунду назад и в помине не было, быстро сообразил, что угроза реальна, и с ворчанием отступил.

— Правильно, — усмехнулся охотник. Сам он сидел поодаль, на приличном расстоянии от барьера, прислонившись спиной к какому-то валуну, чтобы ни колючки, ни пыльца его не затронули. — Сегодня хмер поблизости нет, охранять некому, так что избавить тебя от твари вроде пересмешника или какой другой напасти никто не сможет.

— А ты на что?

— Мне не велено выходить.

— Даже если меня там жрать начнут, тоже не пойдешь?

— Нет.

— Тьфу, — с отвращением отвернулся Лакр, поняв, что ничего не добьется. — Может, я просто убедиться хотел, что тут есть запасной выход? На случай, если кое у кого вдруг ум за разум зайдет и проснутся звериные инстинкты!

— Не бойся, не проснутся, — по-волчьи усмехнулся Шир. — Пока я человек, волк во мне дремлет, и наоборот. Могу неделями не спать, ныряя из личины в личину: пока одна половина бодрствует, вторая будет отсыпаться.

— Очень удобно, — съязвил рыжий, с досадой отходя от деревьев. — И что, все ваши так?

— Разумеется.

— Весело живете, — пробормотал Лакр, усаживаясь рядом с Тергом. — А что будет, если не дать тебе перекинуться в полнолуние?

Шир независимо пожал плечами.

— Я же не оборотень, чтобы от луны зависеть. Могу перекинуться, могу остаться таким, как есть. Мне не мешает личина.

— Каково это — быть зверем? — неожиданно заинтересовался Картис. — Что-то меняется, когда перекидываешься?

— Слух, зрение, обоняние… все становится очень четким. Так, будто до этого ты смотрел на мир сквозь мутное стекло. Да и тело совсем другое — сильное, быстрое, не чета некоторым.

— Лапы, случаем, не мешают? — невинно полюбопытствовал Лакр. — Нет? А зубы? Когти? Хвост?

Шир только усмехнулся.

— А тебе? Плохому танцору, как говорится…

— Я человек, — с достоинством отозвался рыжий.

— Я тоже. Местами. Зато когда я волк, такие мелочи меня не заботят: что на двух ногах, что на четырех — без разницы.

— А как насчет всего остального? При смене облика память сохраняется полностью? — вмешался в разговор Тирриниэль. — Насколько я знаю, оборотни о прошлой жизни не помнят, а ты?

— Помню, — спокойно отозвался охотник, устраиваясь поудобнее. — Все помню, что делал, с кем говорил, что пообещал, что на завтрак жевал… даже то, что я — человек и почему-то умею ходить на задних лапах. Просто это становится не особенно важным. Так, краем сознания отмечаю, что есть у меня еще одна половинка со странными принципами, но большого значения не придаю, за исключением случаев, когда наши мысли совпадают. Так же и с волком: я знаю, что он внутри; знаю, что все слышит и понимает, чувствую, когда он голоден, но знаю и то, что он не возьмет верх, пока я этого не пожелаю.

Ланниэль заинтересованно подался вперед.

— А перекидываться больно?

— Почти нет.

— Сознание при этом не теряешь?