Воздушный штрафбат

Глаза машиниста налились кровью, лицо его сделалось багровым, а еще недавно благопристойно свисающие усы яростно топорщились. Механик принялся орать во всю свою луженую глотку какую-то похабную песню. При этом он то и дело прикладывался к горлышку бутылки рисовой водки. Войдя в раж, машинист упер рычаги регулятора и реверса в ограничительную красную черту. Стрелка скорости на спидометре перевалила за отметку в 150 км/час и начала подбираться к 200 км/час. От невероятной скорости поезд трясся, раскачивался и прыгал на рельсовых стыках так, что, казалось, вот-вот улетит в кювет. Перепуганные помощник с кочегаром с ужасом следили за показаниями давления пара в котле. В любую секунду мог произойти взрыв, и тогда от всех, кто находился в кабине, в лучшем случае остались бы оплавленные ременные пряжки.

Вдруг машинист издал торжествующий вопль. Паровоз начал обходить крылатого соперника. Прошло еще пять минут, и Борису пришлось по пояс высовываться в окно кабины, чтобы увидеть далеко позади состава жалкий силуэт безнадежно отставшего аэроплана.

Это была безоговорочная победа «Голубого кита» и его капитана. Как положено, проигравшая пари сторона должна была проставиться перед победителем по случаю столь впечатляющей виктории. Но на ближайшей станции пьяную паровозную бригаду встречал усиленный наряд жандармов.

Оказывается, уже целый час извещенное о ЧП на перегоне железнодорожное начальство в панике ожидало, чем закончится страшная гонка. На ноги были подняты все оперативные службы того городка, куда должен был прибыть «взбесившийся» экспресс.

Полицейским пришлось штурмом брать локомотивную кабину. Усатый машинист отчаянно отбивался кочегарской лопатой от лезущих в его владения «фараонов». А однажды даже опрокинул обступивших паровоз полицейских на землю, дав по ним «артиллерийский» залп грязно-серого пара из продувочного крана Эверластинга.[96] С большим трудом жандармам удалось повязать буйного механика, а заодно и всех, кто находился в паровозной будке…

* * *

— Очень жаль, мсье, что мы вынуждены прервать ваше путешествие, — сочувствовал задержанному иностранцу молоденький блондин в форме младшего капрала полиции. Заполняя протокол, он старательно шевелил выпяченными губами и постоянно поправлял сползающие с переносицы очки. — Насколько я знаю, господин комиссар сразу же хотел вас отпустить как лицо, непричастное к этому происшествию. Но помощник машиниста и кочегар в один голос показали, что это вы споили их старшего, отчего он утратил способность управлять поездом. Это действительно так, мсье?

Держащая перо рука участливого капрала зависла над бланком протокола, ожидая ответа задержанного. «Эти чертовы лягушатники еще чего доброго сорвут мне командировку, — размышлял Нефедов. — Вот анекдот получится, если вместо аэродрома под Мадридом года на три припишусь «за хулиганку» в местной тюрьме, словно малолетний баклан[97] какой-нибудь. Впрочем, сам хорош, ведь в том, что у этого машиниста «сорвало тормоза», действительно есть и моя немалая заслуга. Но кто же мог предполагать, что мужик с такими серьезными усищами и наколками совсем не умеет пить!»

Больше всего Нефедов опасался, что полицейские пошлют запрос его «папаше-фабриканту» в чешский город Пльзень. Тогда выяснится, что в руки жандармов попал офицер чужой армии, нелегально въехавший в их страну по поддельным документам. А по сравнению с таким серьезным преступлением история с хулиганством на паровозе — просто детская шалость.

Надо было срочно придумывать себе какое-то алиби, но Борису было противно спихивать всю вину за случившееся на «коллегу»-машиниста. Поэтому Нефедов особенно не отпирался. Он признавал, что да, грех на нем есть — он действительно принес спиртное в кабину паровоза. Но только потому. что хотел отблагодарить машиниста за то, что тот любезно показал ему свой локомотив. И выпил с ним за знакомство. Злого же умысла специально спаивать железнодорожника у него, конечно, не было…

К счастью, допрашивающий Бориса очкарик оказался симпатичным парнем. Его добрая искренняя душа недалеко находилась под профессиональной скорлупой. Блондин сразу проникся симпатией к «чеху» и всеми силами старался помочь и по-своему утешить «туриста»:

— Да вы не волнуйтесь. Правда, одну ночь придется провести в камере нашего участка. К сожалению, таков порядок. Но уже завтра вас переведут в окружную тюрьму, где условия намного лучше. Там вы и будете ожидать решения суда.

После унылого заполнения бесчисленных полицейских протоколов, анкет, постановлений о взятии под стражу и общения с местным адвокатом, который объяснил, что будет опекать господина Мартиша до того момента, как он сам выберет себе защитника, Бориса повели в камеру. В специальной комнате под бдительным присмотром пузатого седого ветерана с хмурым недобрым лицом и его широкоплечего атлета-напарника Борис вытащил из ботинок шнурки. Пришлось также сдать брючный ремень и все, что находилось в карманах. Нефедова обыскали, после чего в его присутствии была составлена подробная опись временно изъятых вещей.