Воздушные разведчики — глаза фронта

На аэродроме в Ново-Деркуле полк впервые был подвергнут страшной бомбежке. 18 самолетов Ме-110 за двадцать минут превратили лениво просыпающийся аэродром в ад. Как оказалось впоследствии, эта операция оказалась хорошо спланированной. Были блокированы истребители на соседнем аэродроме, и нанести удар по бомбардировщикам в Ново-Деркуле уже никто не мешал. Тем не менее два самолета противника были сбиты. Сделали это оказавшиеся у самолетов мастера по вооружению, которые открыли огонь из пулеметов штурманов, а солдат батальона аэродромного обслуживания Станислав Лидерман стрелял из самодельной зенитной установки. Это была дуэль, за которой наблюдал весь полк. Мессер бил из четырех пулеметов, а наш солдат – из одного.

«Мессершмитт» вспыхнул в воздухе и тут же упал сразу за аэродромом. С парашютом успел выпрыгнуть воздушный стрелок, которого пленил бросившийся к месту приземления штурман Гриша Батрак.

Станислав Лидерман был тяжело ранен. Вот тогда, восхищенный его подвигом, командир полка Федоров привинтил к гимнастерке героя свой орден Красной Звезды. Правда, в воспоминаниях Самусенко фамилия солдата почему-то Портнович, по-видимому, цензура тех лет не пропустила откровенно еврейскую фамилию.

Федоров в своих воспоминаниях пишет о Лидермане. Я проверял по спискам награжденных, но ни Станислава Лидермана, ни Станислава Портновича не нашел. Отец рассказывал, что Федоров как-то пожаловался ему, что никак не может получить назад свой орден. Так что возможно, что Лидермана-Портновича в силу каких-то непонятных причин действительно так и не наградили.

Отцу бомбежка в Ново-Деркуле запомнилась и таким эпизодом. Самолет Карманного оказался в центре аэродрома, а экипаж, вместо того чтобы убежать под защиту деревьев, так и стоял посередине поля и пытался отстреливаться от наседавших мессеров из ШКАСов.

Матюкаясь, Федоров потребовал у отца добежать до самолета и приказать Карманному убираться.

Вылезать из щели не хотелось, но приказ есть приказ. Отец побежал к стоящей посередине аэродрома «пешке». Когда он передал все, что думает о нем Федоров, то поразился тому, как Сергей спокойно, снимая пальчик за пальчиком свою кожаную перчатку, добродушно согласился, что действительно пора убираться. Все это происходило под грохот бомб, свист пуль и осколков.

В тот день 202-я бад потеряла двадцать самолетов Пе-2. Как написал мне в своем письме Литвинов, он в числе трех экипажей прилетел в 39-й полк сразу после этой бомбежки, но самолеты у них отобрали и передали «старикам». А затем уже пригнали новые машины, и жизнь вновь пошла своим чередом. Вскоре входившие в 202-ю бад 36-й бап и 727-й бап были переданы в другую воздушную армию, но их самолеты переданы 39-му орап. Теперь у каждого экипажа стало по два самолета. На технический персонал легла колоссальная нагрузка.

Во время полета на разведку в район Ясиноватой был сбит экипаж Глыги. Стрелок-радист Семичев успел передать: «Горит правый мотор, идем на Артемовск». После этого связь с экипажем прервалась.

Иван Глыга был последним летчиком 39-го полка, начинавшим войну в Пинске. Его гибель словно подводила черту, становясь своеобразной вехой смены поколений.

Оказалось, что ефрейтор Маша Маркова была невестой пропавшего с Глыгой штурмана Семена Минаева. Девушка рыдала на плече у доктора Гольдина, а тот, как мог, успокаивал ее. Пропал без вести – еще не погиб. Вернулся же из плена Коля Самусенко, пришел из-за линии фронта Миша Коваль.

Надо сказать, что слова Самуила Абрамовича оказались вещими. Полгода спустя Глыга, Минаев и Семичев, живые и здоровые, к тому же награжденные партизанскими медалями, вернулись в родной полк. Впрочем, их судьба – это редкое исключение.

О плене

Наверное, самое время сейчас поговорить в нашей книге о плене.

Я учился в классе втором, когда прочитал в какой-то книжке о том, как какой-то наш командир застрелился, чтобы не попасть в плен врагу. Я почему-то прочитал этот отрывок отцу, но, к моему удивлению, он только выругался: «Ну и дурак! Если б все стрелялись, кто бы войну выиграл».

Впоследствии я несколько раз возвращался в беседах с отцом к этой теме, и, как я понял, у летчиков существовал некий тайный кодекс чести. Сбитый летчик или штурман мог назвать свою фамилию, должность, назвать командира и номер части. Как показала практика, немцы все это прекрасно знали и сами. Сознательно сдаваться в плен, естественно, никто не собирался, но и стреляться тоже.

Как стало известно уже после войны, на сторону противника перелетело 80 советских самолетов разных типов. Отец о подобных случаях мне никогда не говорил, да, возможно, и не знал.

В мемуарной и художественной литературе в рассказах о тех летчиках, которые оказались в плену, обязательно фигурируют такие фразы, как «находился без сознания», «при ударе о землю потерял пистолет и потому не смог застрелиться». Все это – либо откровенная ложь, либо эвфемизмы.