Воздушные рабочие войны. Часть 2

Должен был быть Василий с капитаном Агеевым и Тимуром Фрунзе, добившимся перевода в корпус, вернее в группу Сталина. Никифоров со своей Лидочкой. Бершанская с Рачкевич и Ракобольской. Коротковы. Майор Давыдов, начальник оперативного отдела корпуса, из новых. Ивелич, Назаркин. Весельская с Волковой. Настя. Тоня Селина — комэск два. Девчонок можно было и не звать, даже нужно, не положено как бы, субординация. Но плевать. Да и скучно без женского пола. Не с Евдокией Яковлевной же флиртовать. Сашка усмехнулся, представив, как пытается ухаживать за суровой «мамочкой» Рачкевич, как она смотрит на него своим удивленно-ехидным взглядом, осаживая без всяких слов, как она умеет. Ну, уж нет!

Накинув плащ-палатку посмотрел на бутылки. Сдернул с вешалки старую в масляных пятнах гимнастерку, которую надевал, когда лазил с механиками в потрохах вертолета. Завернув в нее бутыли вышел из кабинета, ногой захлопнув за собой дверь. А как закрыть, руки-то заняты? Пришлось, звеня на весь штаб стеклом, ставить тару на пол, закрывать дверь на ключ, потом снова хватать бутылки в охапку. Из дежурки на шум выглянула рыжая шевелюра Назаревич и снова скрылась за дверью. Молодая-то, молодая, а что от недовольно матерящегося себе под нос начальства надо держаться подальше соображает.

В оперативном отделе дым стоял коромыслом, шутки, смех, гомон. После тишины штаба веселье просто било по ушам. В центре стоял огромный стол, собранный из нескольких письменных столов. На белоснежной с розовыми цветами скатерти, и откуда только раздобыли такую роскошь, стояли красиво нарезанные дольками местные розовые помидорки, украшенные веточками зелени, розовела американская ветчина, капельками золотистого жирка блестело копченое сало, на горячее повара расстарались котлетами и жаренной картошкой. Умопомрачительно пахло едой. Живот издал голодное урчание, едва не заглушившее шум голосов и звучащую из черной тарелки репродуктора музыку.

— А вот и командир! — весело закричал Ивелич, — Наконец-то! Заждались! С голоду помираем!

— Не паясничай, — усмехнулся Сашка, — лучше забери, — он вытащил из-под плащ-палатки сверток.

— О-О-О-О! — раздались восхищенные возгласы, когда на свет были извлечены бутылки.

— Это то, что я думаю? — хитро прищурился Василий.

— Не знаю, что ты думаешь, а это арака и домашнее вино. От родителей Исы, — при упоминании Харуева, Ида побледнела, но тут же взяла себя в руки. Если б Сашка не смотрел в этот момент именно на нее, не заметил бы. Он так и не понял, почему Весельская тогда отказалась от поездки в Беслан. Женская душа — потемки.

— Стоящая вещь, как специалист не понаслышке знакомый с Кавказом вам говорю! — обрадованно воскликнул Ивелич. — Ну что, рассаживаемся? — он предвкушающе потер руки.

— Рано, — отрицательно качнул головой Сашка, — Климов должен подъехать. Подождем.

— Не надо ждать, — за спиной послышался густой баритон Ивана Дмитриевича. — Здесь я уже.

Генерал-майор засиживаться не стал. Сказал дежурный тост, поздравил и уехал. С его отъездом обстановка за столом стала как-то посвободней. Народ оживился, расслабился, разговор разбился по группкам. Настя, Тоня Селина, Весельская и Ира Ракобольская зацепились языками, обсуждая летные тренировки и службу. Ну и Настя с Тоней настойчиво расспрашивали Иру про учебу в МГУ. Потихоньку в беседу втянулись и все остальные. Все-таки внес Миль своим присутствием свежую струю в дела корпуса. Молодежь стала задумываться, а что будет после войны? Куда идти? Чем заняться? И если бывшие студентки планировали вернуться в альма-матер, то вот тем, кто не успел поступить, еще предстояло выбрать свой жизненный путь. Об этом и шла сейчас беседа.

— Саш, а ты после войны, что делать думаешь? — неожиданно спросила Настя.

— Ну, Сашка у нас точно в армии останется. Без пяти минут генерал как-никак, — хохотнул Василий. А вот Сашка задумался. Не то, чтобы он не думал об этом раньше. Но вот так серьезно, чтобы дать конкретный ответ себе и друзьям, нет. Да и не видел он себя после войны, даже не представлял, как будет жить. Это здесь в армии хорошо. Все расписано, все понятно. Оденут, накормят. Признаться честно, Стаин боялся окончания войны. Боялся мирной жизни. Своей неприспособленности к ней. Но и в армии оставаться не хотел. Осточертела она ему, хуже горькой редьки. Несмотря на страх, хотелось попробовать себя и в мирной жизни. Он усмехнулся, осознав, что мир, гражданку, воспринимает как вызов, преодоление себя, как еще один боевой вылет.

— Не знаю, — после паузы, пожал он плечами и к удивлению многих добавил, — В армии точно не останусь.

— Неожиданно! — хмыкнул Ивелич. И лишь Настя с Волковой кивнули, словно подтверждая какие-то свои мысли на счет Стаина.