Я могла бы солгать, но почувствовала острую потребность рассказать Грасе правду. Не потому что Граса ее заслуживала, а потому что иначе мой опыт стал бы в моих глазах менее реальным.
– Я ходила к Анаис. Разбудила ее.
– Опять ругалась насчет уроков? – Граса села поудобнее.
Я покачала головой:
– Мы не ругались. Мы вообще почти не разговаривали.
Граса сощурилась, словно производя в голове какие-то вычисления. Потом ее глаза расширились и она улыбнулась.
– А после она тебя выставила на улицу. Не оставила спать у себя под бочком?
– Ей утром на работу. И мы не муж и жена. Мы просто приятно провели время.
– Правда хорошо? – спросила Граса.
Я уставилась на свои ладони.
– Это было как когда мы в первый раз увидели город, тогда, на корабле, помнишь? Как будто вдруг попали в совершенно новое место, но которое словно знали всю жизнь. Как будто мы должны были там оказаться.
– И вот мы здесь. – Граса кивнула, выбралась из кресла и села рядом со мной, сплетя свои пальцы с моими. – Когда ты ушла, я кое с кем ужасно поцапалась, – призналась она.
– С кем это?
– С Винисиусом, с кем же еще. Он искал тебя. Я сказала ему, что мы поссорились, и он начал разыгрывать из себя большого начальника, сказал, что это я тебя прогнала и пусть бы я лучше держала свой язычище при себе.
– Но он проводил тебя до дома, – напомнила я. – И поднялся сюда.
– Он думал – вдруг ты вернулась и рыдаешь тут из-за того, что я задела твои чувства. Как будто ты стала бы рыдать. Как будто он тебя знает! Великий дирижер, который всем указывает, как себя вести. Ну а я ему сказала, что никакой он у нас не главный.
– У нас. – Я смотрела на наши сплетенные пальцы.
– Тебя не было на той пластинке… – начала Граса.
– И на следующей тоже не будет, – перебила я. – Я не гожусь в певицы.
– Но ты нужна мне!
– Чтобы гладить платья? Укладывать волосы?
– Мне нужно, чтобы ты была на моей стороне. – Граса сильнее сжала мою руку.
– Против кого?
– Против всех. Против всего мира.
– Мир сожрет нас с костями. Так говорила Нена.
– Меня пусть лучше проглотит целиком. – Граса рассмеялась.
«Дворнягу» и «Воздух, которым ты дышишь» несколько месяцев подряд крутили по радио каждый час. Девушки в Рио теперь звали своих парней «дворнягами». Компания, производившая мыло «Люкс», напечатала в газетах рекламу, где говорилось: «Бальзам для бритья “Люкс” придаст вашей коже младенческую гладкость, даже если для НЕЕ вы – любимая Дворняга!» А когда люди покупали патефон, «Дворняга» становилась первой пластинкой, которую они клали на вертушку.
После выхода пластинки мы отыграли столько концертов, что до сих пор не понимаю, как остались живы, так мало мы спали. Счастливая дрожь успеха – нами восхищаются, нас хотят слушать! – подпитывала всех нас, даже меня. Кабаре, джазовые клубы, небольшие залы – все хотели видеть нас у себя на сцене. Точнее, хотели видеть Софию Салвадор и «Голубую Луну». Я оставалась за сценой – подпевала, отстукивала ритм ногой, отмечала смены темпа и ритма, когда ребята начинали импровизировать просто из баловства. Сидеть скорчившись за сценой, в темноте, среди пыльных балок, проводов и всякой бутафории – всего того, что зрителям видеть не полагается, иначе это разрушит создаваемую на сцене иллюзию, – было как сидеть на кухне господского дома в Риашу-Доси. Именно здесь часами напролет резали, мыли, отскребали, истекали кровью и потом, бесконечно создавая искусную иллюзию простоты и роскоши для тех, кто находится в господских комнатах. Какая-то часть меня чувствовала себя в темном, вещном мире засценья как дома. Другую часть точило отчаяние: меня снова вышвырнули на зады, в тень. Но у меня было утешение, которым я дорожила: Граса оттеснила, но не заменила меня; моего голоса нет на пластинках, но Граса поет песни, написанные мной.
За недели, что прошли после выпуска «Дворняги», я написала много песен. Девушки и парни, которых я оставляла каждое утро, возвращались ко мне в моих стихах. Песня «Как очистить луковицу» была очевидной до смешного – о раздевании, но ее двойное послание дубиноголовые цензоры Жеже считать не сумели. Были жизнерадостные песенки о красавчиках-барменах. Были песни для вечеринок во время карнавала, в них герои занимались любовью в карнавальных костюмах, уединившись где-нибудь в темном переулке. Были душещипательные песни о коротких летних романах, были гневные баллады, написанные от лица покинутых. Конечно, музыку писал Винисиус, но он в те дни был способен лишь на песни о безнадежной любви.