– Все не так ужасно, – сказал Маленький Ноэль. – Это просто
Граса кивнула:
– Это просто
Винисиус глянул на меня:
– Ты что думаешь?
– Ей-то откуда знать? – Граса скрестила руки на переливающейся груди. – Дор же не режиссер.
Худышка покачал головой:
– Мы известные музыканты, а они делают из нас скот. Ты когда-нибудь видела, чтобы американские свинг-музыканты таскали телеги? Нет, на них же смокинги, они сама респектабельность.
– Мы не можем свалить прямо сейчас, – сказала я. – Тем более что это идея Занука.
– Значит, Занук может выставлять нас придурками? – спросил Кухня.
– Нет, конечно, – сказал Банан. – Потому что я этого делать не буду.
– Я тоже, – поддержал Худышка.
Граса побледнела.
– Думаете, мне это нравится? – спросила она, указывая на гигантские ягоды, свисавшие с ее платья. – Мы даем представление, просто играем. Может, сейчас это глупо, но на экране все будет выглядеть по-другому.
– У тебя всё «мы», – сказал Кухня. – Ровно до той минуты, когда ты пройдешь в «Мокамбо», а нас туда не пустят, потому что таких, как мы, в этот клуб не пускают. До той минуты, как мы не сможем пройти по красной дорожке во время премьеры нашего же фильма, потому что студии не нравятся такие, как мы. Тогда ты не часть «мы», да? Ты тогда София Салвадор, а мы – просто какие-то музыканты. Я не впрягусь в тележку, даже если это игра.
– Значит, вы меня бросаете?
– Никто никого не бросает, – сказал Худышка. – Мы просто не станем тащить тележку.
– Всего одна минута в одной сцене. Если вы не готовы поддержать меня сейчас, то не трудитесь поддерживать меня вовсе.
– Никто никуда не уходит, – вмешался Винисиус. – Давайте все успокоимся.
– Не говори мне «давайте успокоимся»! – взорвался вдруг Кухня. – Ты вообще больше не руководишь «Луной».
– С каких это пор?
– С таких, как вы с Дор учинили собственный дуэт.
Винисиус оглянулся на меня.
– Она никому не проговорилась, – сказала Граса. – Но мы же не дураки. Мы знаем, что вы записывали пластинки у нас за спиной.
– Не за спиной, – пролепетала я. – Это просто другая музыка.
– Не для наших умов, – съязвил Худышка.
– Все не так. – Винисиус провел руками по волосам. – Просто дуэтом лучше звучит. Ничего серьезного. Просто шутка.
– Шутка? – повторила я.
Граса расхохоталась.
– Вот видишь, Дор? Всего лишь маленькое развлечение на стороне. Ни хрена серьезного.
– По-моему, ты забыла. У тебя сцена скоро, так что лучше уговори ребят сниматься. Я больше не буду никого уговаривать.
– Отлично. – Граса не сводила с меня глаз. – Сама все сделаю. Надо будет – одна потащу эту сраную тележку. А вы мне не нужны.
– Вот, значит, как. – Кухня усмехнулся. – А кто будет тебе аккомпанировать? Какие-нибудь гринго?
Граса так близко подступила к нему, что они чуть не стукнулись носами.
– Люди покупают билеты, чтобы посмотреть на меня, а не на вас.
– Вот и тащи тележку, гринга.
Граса пошатнулась, отступила назад. Маленький Ноэль подхватил ее за локоть.
– Давай-ка спокойнее, Кухня!
– Ты чего мне указываешь? – ответил Кухня, очень тихо.
Худышка встал между ними:
– Давайте сделаем перерыв. Думаю, нам…
– Только по-английски! – раздался пронзительный вопль. Личный ассистент белокурой старлетки с властным видом шагал к нам. – Вы задерживаете съемки. Режиссер вернется через пять минут, а вы еще не заняли свои места.
– Это личный разговор, – сказала я.
– Тогда, может, и вести его следует лично, а не посреди площадки? Хотите говорить здесь – говорите по-английски. Читать умеете? Или вам все надо писать по-испански?
Разумнее было проигнорировать его и Святую Блонду и сосредоточиться на Грасе и ребятах. Несколько лет назад я именно так и сделала бы. Но мы уже не первый год варились в Голливуде, и наше терпение истощилось. Так что я, не обращая внимания на этого козла, повернулась к Кухне:
– Дай пятьдесят долларов.
– Зачем?
– Господи. Дай деньги, и все!
Кухня сунул руку в карман, достал и вручил мне полтинник. Не глядя на ассистента, я протиснулась мимо него и других и направилась к белобрысой старлетке. Дамочка, полностью загримированная и в костюме, потягивала через соломинку колу и глядела на нас. Крутившийся рядом ассистент держал под мышкой ругательную коробку. Я подошла к нему и сунула в прорезь пятьдесят долларов.
– Вот, – сказала я Святой Блонде по-английски. – Теперь мы можем посылать тебя в жопу, сколько захотим.