Воздаяние храбрости

Однажды он вернулся с рынка страшно возбужденный и, быстро дробя мамалыгу в ступе, рассказал Новицкому, что встретил в рядах знакомого черкеса, с которым даже как-то успел переметиться пулями на одной из узких тропинок в Кавказских горах. Черкес этот служил туркам, был ранен, попал в плен, отпущен под честное слово и теперь еле таскается, волоча плохо срастающуюся ногу. Но язык и ум у него сохранились прежние. И он сказал Темиру, что убийца его братьев заперт здесь, в Варненской крепости. Абдул-бек командует одним из отрядов турецкой конницы и участвовал в нескольких вылазках, где действовал с присущими ему жестокостью, умелостью и отвагой.

После такого известия Сергею с Темиром было не справиться. Каждый день юноша отправлялся к траншеям, и Новицкий мог лишь только надеяться, что природная сообразительность парня не позволит ему появляться там, где его очень легко могут принять за шпиона.

Когда же в лагере стало известно, что и капудан-паша сдался и открыл ворота последнего укрепления Варны, тогда уже и Новицкий поднялся в седло и отправился в город.

Навстречу ему тянулись горбы – болгарские повозки, запряженные каждая парой буйволов. Гружены они были не зерном, не птицей, не прочей домашней живностью, но трофейным оружием. Ружья и сабли, набросанные неровными кучами, поднимались выше бортов. Сначала их принимали по описи, но потом решили отставить бумажки и забирать железо просто по счету.

Новицкий смотрел на трофейное оружие, разглядывал крепостные укрепления и поражался, как легко, сравнительно легко достался нам этот город. Взглядом военного человека, военного разведчика он охватывал главный вал, протянувшийся на несколько верст, четырнадцать бастионов по десятку орудий в каждом, куртины с парапетами, закрывавшими ружейных стрелков, и думал, что Карс, конечно, выглядит куда как мощнее, но и здесь, в Румелии, можно было при неудачном стечении обстоятельств положить народ тысячами.

Внутри стен Варна выглядела много лучше, чем Карс. Юсуф-паша вовремя прекратил бесполезное сопротивление, спас город и его жителей, хотя, возможно, запятнал свое имя, свою честь полководца. Тем не менее, груды неубранных тел так же валялись в узких улочках, на площадях. Живые уходили из крепости, оставляя победителям мертвых. Даже те, кого успели наскоро похоронить, выкидывали из-под тонкого слоя земли почерневшие конечности. Лошадь под Новицким шла осторожно, тщательно выбирая свободное место, куда можно поставить копыто мимо головы, ноги или руки. А всадник оглядывался по сторонам, морщась от трупного запаха, уже перебивавшего пороховой дым. Город казался изрядно потрепан бомбардировками. Там и здесь торчали полуразрушенные мечети, целые кварталы превратились в руины.

Так Новицкий доехал до цитадели и там совершенно нечаянно вдруг нашел Абдул-бека. Узнал его, правда, с трудом. Когда-то щеголеватый белад был завернут в лохмотья, еле прикрывавшие его исхудавшее тело. Оружия на нем уже не было никакого. Он сидел на груде щебня, бывшей, наверное, совсем недавно стеной богатого дома. На коленях Абдул-бек держал голову белого жеребца. Конь тоже исхудал до крайности, как и его хозяин. Ребра коня были словно обтянуты шкурой, будто бы присохшей к лощинкам между костями. На крутой шее зверя Новицкий увидел рану от пули. Дыра была заткнута грязной ватой, выдранной из-под подкладки бешмета хозяина, но кровь все равно просачивалась сквозь тампон и сбегала вниз узкой дорожкой.

Сергей спешился, взял в руку поводья, подошел к Абдул-беку и опустился на корточки. Белад взглянул на него, узнал, но остался равнодушно-спокоен.

– Будешь звать своих солдат, русский? Подожди, пока Белый умрет. Осталось уже недолго.

Новицкий поднялся, развязал седельную сакву[55] и высыпал в фуражку пару горстей овса, запасенного им для своей рыжей. Подошел к Белому и подсунул зерно жеребцу под морду. Тот уткнулся в фуражку и медленно, тяжело двигая челюстями, захрупал.

– Ты хорошо сделал, – сказал Абдул-бек. – Пусть поест перед смертью. Я не смог кормить его до конца. Сначала делился своим, потом отдавал уже то, что должен был оставить себе. Сколько раз он уносил меня от врагов. Я надеялся, что мы вырвемся вдвоем и сейчас. Но последние дни он ходил только шагом. И когда капудан-паша приказал нам открыть ворота, я радовался в душе, что от моего Белого остался только костяк. Никто из ваших не захотел отнять его у меня. Да я бы и не отдал.

Он сделал паузу, и Новицкий подумал, что под остатками черкески или бешмета наверняка скрывается небольшой нож, опасный в руках разбойника почти так же, как и кинжал.

– Я отдал ружье, кинжал, саблю, – продолжал Абдул-бек, – и хотел идти дальше. Но тут вдруг кто-то выстрелил. Не знаю зачем – может быть, просто хотел разрядить ружье. Но Белый попятился и стал оседать на задние ноги. Если бы я видел, чья пуля попала в коня, он бы не пережил и двадцати ударов своего мохнатого сердца. Но вокруг было слишком много людей. Ты же знаешь, как это бывает, русский.