Восточный бастион

Белосельцев виском сквозь стекло чувствовал каждого пролетного человека, каждое строение с маленькими, похожими на амбразуры окошками. Автомат лежал на коленях. Мускулы были готовы мгновенно его подбросить, хлестнуть сквозь стекло и дверцу. Горы отступили от дороги, давая больше простора и зрения, катились поодаль каменными валами, открывая в глубь Пакистана Хайберский проход. Трасса, гибкая, пластичная, пронзая предгорья, была как зонд, введенный в центр Азии. По ней извечно в обе стороны двигались нашествия и войны, пылили всадники и боевые слоны, кочевали племена и народы. Здесь проходили войска Бабура, полчища Македонского. Сюда, на эту туманную седловину в горах, нацеливался казачий корпус Платова. Всматривались генштабисты царя и военные разведчики Сталина. За синими горами была Индия, теплые моря, таинственные, пленявшие воображение северян народы и царства. Белосельцев чувствовал себя крохотной песчинкой, оторванной огромным ветром от родной земли, гонимой в мировом сквозняке.

— Торхам, — односложно сказал Надир, погруженный в тревожную думу. Машина, сбросив сумасшедшую скорость, вкатила в тенистые кущи разросшихся высоких деревьев, в толчею глинобитных домишек, залипла в мерном непрерывном движении вязкой густой толпы.

Наряд пограничников, увидев машину Надира, взял «на караул». Навстречу, улыбаясь, вышел офицер с кобурой, козырнул Надиру, двумя горячими сухими ладонями тряхнул Белосельцеву руку. Из легковушки вышли Мартынов со спутниками. Медленно двигались под взглядами проходящей толпы.

— Граница, — сказал Надир, замедляя шаг у моста. Глазами перечеркнул шоссе, скользнул в высоту по круче черной парящей горы.

Мост через малую речку в непрерывном шаркании, муравьином ровном движении, словно людские потоки движутся тысячи лет с какой-то своей, ими забытой целью. Это они за века протоптали проход, прободили горы, выточили в хребте покатую выемку. Строения с плоскими крышами, флагшток с красным афганским флагом. Рядом, на той стороне, флагшток с зеленым пакистанским полотнищем. Фанерный щит с надписью по-английски: «Добро пожаловать в Пакистан». На площади за мостом — маленький придорожный отель. Два автобуса, из которых выносят вещи. И над всем — над толпой, над домами — печальная косая скала, уходящая в синее небо, сырая и черная, с солнечной озаренной вершиной.

— Это и есть граница? — спросил Белосельцев, глядя на флаги, испытывая недоумение от того, что несуществующая, по воздуху проведенная линия меняет жизни людей, законы и нравы, служит предметом вражды, охраняется силой оружия, прорывается стволом автомата.

— Граница, — кивнул Надир.

— Всегда такая толпа?

— Две тысячи в день.

— Переход людей контролируется? Контрабанда, оружие?

— Все это в горах, по тропам, — Надир снова повел глазами по далеким туманным кручам. — Здесь простые торговцы, крестьяне.

— А если поставить заслоны, закрыть границу? Заставы, минирование?

— Нельзя. Товары идут из Индии, Гонконга, Японии. Нельзя перекрыть границу.

— Сколько отсюда до Пешавара? До опорных баз террористов?

— Сорок километров.

Белосельцев отошел на несколько шагов, и пространство между ним и Надиром мгновенно наполнилось людьми. Поток разделил их. Белосельцев остался один среди бесчисленных азиатских лиц, внимательных глаз, тюрбанов. Его вовлекало, погружало в вязкую массу, как в пластилин. Он не мог шагать, шевелить руками, подать голос. Казалось, сейчас его обступит плотная толпа, оттеснит, выдавит на другую сторону моста, в другую землю, и его больше никто никогда не отыщет, он навек затеряется среди других языков и народов, утратит обличье, сольется чертами лица, языком, привычками с этими смуглыми бородатыми людьми, с их повозками, мешками и скарбом.

Он хотел было пробиться обратно, к Надиру, но его посетила мысль, что, может быть, в эти мгновения в толпе пробирается Дженсон Ли, видит его растерянность, смеется над ним. Он стал озираться, ожидая увидеть красную, усыпанную бисером шапочку, худые запавшие щеки, темную линию шрама. Но кругом мелькали черноусые и чернобородые лица, женские покрывала, полосатые кули и повозки, и чужого разведчика не было.

Ощущение оторванности, отдельности от всего, что понятно и мило, что огромно и неочерченно колышется в нем, как дыхание, живет в нем, как чувство отечества, чувство непомерного целого, из которого он излетел, — это ощущение усилилось. Но вместе с ним возникло другое. Это целое послало его к чужим рубежам, следит за ним, ждет и надеется. Он, разведчик, как крохотная, оснащенная приборами капсула, упавшая на чужой грунт. И пока есть запас энергии, пока батареи заряжены, он будет выпускать антенны и буры, нацеливать окуляры, вести исследование этих приграничных районов, моста, соединяющего две территории, его опор и конструкций, возмож-ности пропустить войска, выдержать нагрузку танков и наличие дотов, способных задержать наступление.