Воспоминания современников об А. П. Чехове

— Не в том дело, — возразил Чехов, — сколько их, а в том, как они идут. Если взять эти журналы, то едва ли их общий тираж превысит пятьдесят тысяч. В России — сто пятьдесят миллионов человек. Значит, одна книжка журнала фактически приходится на три тысячи человек. В России есть целые города, куда не выписывается ни единый ежемесячник, хотя там имеется и интеллигенция, хотя туда игральные карты выписываются чуть ли не вагонами. В России, правда, в Сибири, но все же — там есть целые колоссальные губернии и области, куда, например, «Вестник Европы» испокон веков выписывается в едином экземпляре. На всю область, величиною с пол-Европы!

Поймите же, господа! Потребительницею журнала служит только наша интеллигенция. Народу журнал не нужен. А интеллигенция образует не только тонкий, но тончайший, местами даже невидимый слой на народной массе. Она сама не образует потребительской массы.

Да сама эта интеллигенция — разве она читает? Вот вам пример: года четыре назад заехал я…

Тут Чехов назвал имя какого-то живущего бойкой жизнью приволжского города. Имя это у меня ускользнуло из памяти.

— Заехал я в этот город. Электрическое или газовое освещение, магазины, бульвар, гимназисты и гимназистки роями вьются по берегу. А зашел в общественную библиотеку да взял просмотреть завалявшийся номер толстого ежемесячника, — книжка и наполовину не разрезана. Ее некому читать, господа!

Нет! Затевайте, что хотите, но не затевайте одного — издания журнала. Из этого ничего не выходило и не выйдет, господа, особенно вне Петербурга. Даже Москва, и та не место для издания ежемесячника. Один Петербург!

А в Петербурге, там, знаете ли, как надо к изданию приступить? Ассигновать триста тысяч. И то — на первые расходы. На три года, что ли. Да держать в запасе еще двести тысяч.

И знаете, что будет, если вы размахнетесь полумиллионом? Вы оттянете у каждого существующего журнала по тысяче или полторы подписчиков да, может быть, «создадите» новых пять тысяч. Вот и все, чего вы добьетесь.

Сконфуженные инициаторы журнала, при словах Чехова о полумиллионе чуть не упавшие в обморок, убрались. Но затронутая ими тема, по-видимому, заинтересовала Чехова, и, покашливая, он долго еще говорил на эту же тему:

— Да, толстый журнал… Ах, как мило! Ах, как хорошо! Да, знаете! Но это продукт старой России. Той России, когда, знаете ли, еще дворянские усадьбы процветали и когда культурный владелец одной из оных, вспоминая о тоскливых зимних вечерах, осенью, продав урожай или заложив липовую рощу в Дворянском банке, выписывал сразу три или четыре журнала. А ежели он был из бюрократов, то непременно — «Русский архив».

Ах, мило! Ах, хорошо!

Зимою, знаете, гудит вьюга. Все снегом занесено. А какой-нибудь Никифор или Пантелей со станции прет в мешке ворох «Нового времени» да две, а то и три кирпичины — свежие книжки толстых журналов. И в семье идет даже ссора из-за того, кому первому проглядывать журналы. А тощая гувернантка тоскливо поглядывает на толстенную кирпичину — «Вестник Европы». Там — переводной роман этакого, знаете ли, Гэмфри Уорда, что ли! Герцог, член палаты пэров, графиня, неземная красавица, ну, и еще артист-итальянец и непременно англиканский пастор…

Но, господа, ведь усадьба-то стерта с лица земли! Ведь этот потребитель журналов умер. Ведь кто в усадьбе и читал, тот сбежал в город, а в городе — библиотека, клуб, общественное собрание. И книжку можно достать «почитать». Ее выписывать не стоит…

Дальше Чехов заговорил о самих русских журналах:

— По бедности — добрую половину переводами заполняют. Это убивает интерес к журналу: ведь переводить труднее, чем оригинальное писать. Ведь выбирать на иностранном, что ли, рынке подходящий для перевода материал — это отчаянно трудная штука. А за перевод грош платят. А переводят чисто случайные вещи. А перевод сам в огромном большинстве — жеваная бумага. Вот в старые годы, в период, повторяю, усадьбы, — тогда перевод не был еще ремесленным. Марко-Вовчок, например, переводила. Прелесть! Лавровские переводы Сенкевича — чуть ли не лучше подлинника. А теперь переводы поставляют голодные курсистки, закабаленные каким-нибудь шустрым подрядчиком, имеющим связи с редакторами да издателями.