Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Следователь возвращается и является к начальнику края. «Ну, что? Нашли?» - спрашивает Муравьева Спрошенный отвечает, что никакого оружия у помянутого графа не имеется. «Как нет? Да вы обыск-то делали?» При этом простом вопросе и под пристальным, упорным взглядом начальника докладчик чувствует себя нехорошо, краснеет, бледнеет и бормочет, что делать обыск он счел неудобным, но знает наверное о неимении склада в усадьбе... «А-а, понимаю, - перебил его Муравьев, - ну, так расскажите, как было дело, только все, без утайки!» Докладчик рассказал о своем поступке, как на исповеди. Муравьев встал: «Я теперь пойду принимать просителей, - сказал он, - а вы тем временем просмотрите-ка вот это»... Михаил Николаевич вынул из письменного стола связку с бумагами и положил перед чиновником. Бумаги эти заключали такие веские, обстоятельные и до мелочей подробный донесения о складе оружия в доме графа, Т. ..а, что даже неопытному дельцу не было возможности сомневаться. Оплошность не имела дурных последствий для молодого бюрократа, но он признавался, что даже и теперь, 30 лет спустя, не может вспомнить без сильного волнения об этой ошибке молодости.

Вот еще один пример. Граф Муравьев зорко следил за местным дворянством, особенно же за старожилами-помещиками из русских и православных, так как из них многие ополячились и бунтовали заодно с поляками. Один из таких русских, К.в, казалось, остался верным своему долгу и своему происхождению. О нем получались со всех сторон самые лучшие отзывы и рекомендации. «Быть этого не может! - круто порешил Муравьев. - Отец был п... и сын должен быть таким же!.. Яблоко не далеко падает от яблони!» Последствия очень скоро подтвердили такой приговор. Оказалось, что господин К...в продовольствовал и укрывал мятежников, сам ездил в шайки и проч., и проч.

Теперь насчет «кровожадности». Так как польское дело не выгорело, то поляки старательно замалчивают профессии своих Беньков-ских, Чаплинских, Ревковских и прочих кинжальщиков и жандармов-вешателей, а, напротив, тщательно выставляют имена казненных начальников шаек, обставляют жизнь и смерть их самыми трогательными подробностями, словом, из всех сил стараются затушевать вопрос о том, каких людей и за какие преступления так беспощадно казнил Муравьев. Мы, русские, должны наоборот фактически же разъ -яснять этот вопрос и дополнять «Записки» Муравьева недостающими в них подробностями. Считаю своим долгом напомнить о слышанных в 1863 году и впоследствии польских изуверствах.

Была одна помещица, графиня Забелло, имевшая мужество и силу воли не покоряться подпольному польскому Жонду. На усадьбу этой несчастной женщины перед рассветом налетели повстанцы, сняли люстру в гостиной и на ее место повесили хозяйку дома.

Русские офицеры и солдаты, забранные при нападении врасплох на кантонир-квартиры в начала повстанья, имели ту же участь. В 1863 году и долго после говорили и писали о смерти армейского капитана Никифорова, повешенного поляками с утонченною жестокостью в отместку за его геройскую твердость и презрение к смерти. Никифоров бесстрашно обличал польскую справу, грозно поносил изуверное сумасбродство повстанцев и так настращал своих палачей, что, когда повесили капитана, им мерещилось, что он, мертвый, грозит им кулаком, и действительно рука покойного замерла в этом грозящем положении. С нижними чинами наших войск поляки обращались уже подлинно с «кровожадным» варварством. Одному пленному армейскому солдату повстанцы распороли кожу на груди, вывернули ее на обе стороны, да еще приговаривали: «Вот, ты был армейским, а теперь гвардейцем! Жалуем тебе лацкана!»