Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Отступление совершалось в порядке, как вдруг Нарбут пошатнулся, упал на колени и присел на землю. Ближайшие повстанцы бросились к нему на помощь, но он замахал рукою и проговорил: «то ниц, то ниц!..» («это ничего, ничего!»). Он был смертельно ранен. Его подхватили на руки и побежали с ним, но спасти все-таки не могли, так как наши подошли и были уже в нескольких шагах. Нарбут успел еще расстегнуть чамарку и передать бумаги и деньги одному из своих про -водников, но затем упал мертвым, вместе с носильщиками, пораженными несколькими пулями. Повстанец, получивший казну и канцелярию, успел убежать, зато шайка при известии о тяжелой ране своего начальника приостановилась на свою гибель. Ее окружили и почти всю уничтожили. «Я видел только начало разгромления, - рассказывал мне Тимофеев, - я так устал, что выбился из сил и не помнил, как добрался до квартиры, бросился на постель, заснул, как убитый, и проспал до полдня следующего дня. Когда я проснулся, меня уже давно поджидал исправник; он поздоровался со мною такими словами: “А я вам гостинца привез!”. Мы вышли в переднюю: первое, что я увидел, был лежавший на скамейке труп Нарбута. Он был в простой синей чамарке, без всяких отличий, и в больших сапогах. Лицо покойника было красивое, привлекательное: высокий лоб, правильные черты лица, на котором как будто застыла горделивая улыбка. На вид ему было сорок лет не более».

Остается сказать о последнем из упомянутых главных партизанов.

Ксендз подбржесского костела, Владислав Мацкевич, по образованию, особенно же по военной подготовке, стоял несравненно ниже Сераковского и Нарбута, но зато был способнее их обоих, вместе взятых. Насколько могу судить из всего, что о нем слышал, Мацкевич был человек недюжинного ума, одаренный непреклонною волею и несокрушимою энергиею. В стычках с нашими войсками он часто выказывал несомненный военный талант, и при Назимове никому не удавалось ни истребить его шайки, ни захватить его самого.

При Муравьеве он был пойман в конце 1863 года, но безоружным, одиноким бродягою. Мацкевич в сопровождении одного своего казначея пробирался по лесу к реке Неману, где его ожидала лодка. В это время наши войска обшаривали лес, и один армейский поручик с несколькими солдатами наткнулись на двух беглецов, лежавших под деревом в изнеможении.

Мне рассказывали, что Мацкевич бросился было бежать, но в него прицелились и закричали: «Стой, или убью!». Видя, что усталые ноги не вынесут его и не спасут от пули, беглец остановился и закричал: «Стойте!.. Не стреляйте!.. Я ксендз Мацкевич, ведите меня к генералу Муравьеву!..». При этом внушительном имени ружья опустились, но поручик долго не верил своему счастью, так как многие повстанцы для спасения жизни назывались именем известных предводителей.

Однако беглец назвал себя на этот раз настоящим именем. Он был привезен в Ковно со своим адъютантом и казначеем и, по приговору военного суда, повешен¹⁴⁶.

Теперь скажу несколько слов о наших «отцах-командирах», подвизавшихся в правление генерала Назимова. 2-я гвардейская дивизия молодецки отслужила свой срок. Как офицеры, так и солдаты выказали себя истыми сынами русского народа, всегда проявлявшего геройство в борьбе за Отечество. Война людей родит; она же переворачивает вверх дном регламентацию мирного времени. Так было и в 1863 г.

При партизанской войне главною боевою единицею оказалась рота, а не полк. Полковники, капитаны стали играть первые роли, а генералы являлись персонажами без речей. Начальник 2-й гвардейской дивизии, генерал Б..., в мирное время считался великим тактиком по знанию старых и новых уставов. На разводах, парадах и маневрах он являл энергию, находчивость, даже творчество, а с 1863 г. я, по крайней мере, не слыхал о нем другого отзыва, как «военный генерал в мире и мирный генерал на войне».

Из бригадных и полковых командиров 2-й дивизии отличился один командир Финляндского полка, Ганецкий; о прочих я не слышал, и желательно, чтобы кто-нибудь из очевидцев пополнил этот пробел.

Зато не только в моей, но и в памяти многих сохранились имена полковников Ченгеры и Алхазова, капитанов л.-гв. Московского полка Крамера, л.-гв. Павловского - Тимофеева и многих других.

Теперь перехожу к личности и деятельности М. Н. Муравьева. В настоящее время обнародованы его собственные записки и множество рассказов, исследований и воспоминаний о нем очевидцев и сослуживцев. Все это я не могу считать непогрешимым, опровергать же тоже ничего не желаю

Военные начальники уездов имели всегда доступ к начальнику края; они имели право входить в его кабинет днем и ночью без доклада, поэтому пишу только то, что видел и слышал сам.