Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

И что же? На деле оказалось совершенно не то. Рассеянные банды возрождаются, усиливаются, появляются в новых местах. Жонд Народовый получил характер какого-то действительного правительства, воюющей стороны, он почти признается Европой, и, в довершение всего, восстание, опять же совершенно неожиданно для нас, переносится, кроме Царства, в Литву и Белоруссию. В Литве мы уже также ничего не видели, как и в Петербурге. А в белорусских и литовских губерниях давно образовались тоже два Жонда - «белых» и «красных». Они уже вступили в союз с Жондом Варшавским. В Петербурге организация Огрызко и Сераковского насчитывала более 1000 членов, имея свои отделения по всей России. Она находилась в тесной связи с Вильной... А мы нигде ничего не видели, и все повсюду оказывалось «совершенно неожиданным». Край при благодушном управлении В. И. Назимова был в довершение беды почти без войска. Здесь совершенно ничего не ожидали, и хотя войска разгоняли банды, но в общей сложности мы с изумительной быстротой оказались владеющими лишь городами. Литовский отдел Жонда, имеющий резиденцию в Вильне, - оказался господином громадного края.

И мудрено ли видеть такой исход? Наши администраторы теперь возились с бандитами, как прежде возились с манифестациями. Они видели только результаты. Но ту силу организации, которая формировала банды, они не умели заметить, не говоря уже о их бессилии воздействовать на дух, порождавший организацию.

Положение стало прямо критическим.

Поляки сознавали себя победителями. Победителями их считала и Европа.

Наше бессилие казалось столь явным, что 5 апреля Франция, Англия и Австрия осмелились прямо вмешиваться в наши дела с официальным посредничеством между нами и Польшей. Они требовали полной амнистии, введения представительного правления в Польше, признания польского языка официальным.

Князь A. M. Горчаков старался оттянуть категорические требования, способные превратиться в ультиматум. Но к чему вели оттяжки?

Амнистия действительно была дана полякам 31 марта, в первую же минуту, где можно было иметь хоть призрак победы над бандитами. Но Жонд отвечал, что поляки взялись за оружие не для амнистии, а для освобождения отечества... За русский язык мы тоже не особенно стояли. Уже в октябре 1862 года речь Наместника Государственному совету Царства была произнесена по-польски. Да и вообще мы были близки к тому, чтобы махнуть рукой на «Царство»...

Но «Царство» тянуло за собой Литву!..

В предвидении возможной высадки французских войск в Курляндии Сераковский предпринял отчаянную экспедицию на Север, которая при удаче могла иметь роковое значение для России. Дерзость поляков и наше бессилие были так велики, что повстанцы под покровительством местного жандармского начальника (поляка) замышляли овладеть Ди-набургом и, по свидетельству М. Н. Муравьева, легко могли бы это сделать, если бы безрассудное нападение графа Плятера на русский военный транспорт не разоблачило преждевременно этих планов...

Положение казалось безвыходным. Не умея справиться с поляками один на один, что стали бы мы делать при вооруженном вмешательстве держав?

6

Но в это критическое время, когда варшавско-петербургская политика довела дело до кризиса, выступает на сцену действия Россия, русский дух. В апреле месяце оскорбленное и встревоженное патриотическое чувство вызывает ряд русских демонстраций. Из Петербурга, из Москвы, изо всех мест начинают являться верноподданнические адресы в ответ на дерзость Польши и Европы. Раздался громкий голос М. Н. Каткова, ставшего трибуном России. Этот порыв русского чувства, столь понятный сердцу Государя, произнесшего упомянутую речь 11 мая 1856 года, выдвинул вперед и М. Н. Муравьева.

«Ввиду европейского напора и могущих быть военных действий, -рассказывает М. Н. Муравьев, - в апреле 1863 г. был вызван в Петербург знаменитый брат его, Карский герой». Речь шла о защите Балтийского берега. В беседе с Н. Н. Муравьевым Государем было принято и другое важное решение: послать в Вильну М. Н. Муравьева вместо Назимова.

Почему именно в Вильну, а не в Варшаву? Быть может тут имели влияние кое-какие личные соображения, а более всего, вероятно, именно потому, что о Царстве Польском, по свидетельству М. Н. Муравьева, «уже и речи не было». Думали о спасении «Литвы». Государь, предлагая М. Н. Муравьеву Виленское генерал-губернаторство, «рассказывал обо всех Своих опасениях относительно возможности удержать за нами Литву, особенно при европейской войне, которую должно ожидать после сделанных нам угроз Францией и Англией». Согласившись на желание Государя, М. Н. Муравьев, однако, высказал ему заранее, что петербургские деятели будут ему не помогать, а мешать, и, выяснив свою систему, требовал, чтобы Государь настоял на принятии этой системы и в Царстве. «Необходимо, - говорил он, - чтобы как в западных губерниях, так и в Царстве, была одна система, т.е. строгое преследование крамолы, возвышение достоинства русской национальности и самого духа в войске». Относительно западных держав М. Н. Муравьев также требовал «решительного отпора».