Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

В Петербурге в то время еще интересовались польским вопросом и положением западных губерний; но так как опасность уже миновала, страх прошел, то многие, не двинувшиеся для отвращения ее с места, уже прехладнокровно осуждали деятельность генерала Муравьева, как утратившую свое прямое назначение с усмирением мятежа; некоторые, впрочем немногие, поговаривали даже снова о примирении. Большею частью в Петербурге не понимали, или забывали, что в том крае не столько страшен был мятеж, как польская пропаганда, проникшая во все щели и грозящая нескончаемыми периодическими смутами. Пропаганда эта состояла в неуважении всякой русской власти, в презрении к русскому языку, к литературе и науке, в подавлении среди крестьянского населения всех коренных его русских начал и в неприметном ополячении масс. Без сомнения, и обрусение края могло бы совершиться только с таким же постоянством и настойчивостью, при содействии всех правительственных органов в стремлении к этой цели в течение многих десятков лет; но нам предстояло открыть еще путь к обрусению, т.е. сделать его возможным. Все меры, принимаемые начальником края в этом отношении, были чисто реактивные; но и всякое государство неминуемо к ним прибегло бы в подобном случае. Так, например, воспрещение говорить по-польски в присутственных местах и публичных собраниях, уничтожение польских мер и весов (воспрещенных и законом), снятие польских вывесок и т.п. Все это как ни странно само по себе - было в высшей степени необходимо, если вникнуть в дело. Еще незадолго пред тем русский, приходивший по своему делу в присутственные места Западного края и обращавшийся с вопросом на родном своем языке, встречал вместо ответа взгляды удивления и недоверия и никто его не понимал или делал вид, что не понимает, между тем как с изданием этих воспрещений все польские чиновники (по большей чисти воспитанники гимназий) заговорили отлично по-русски. В то время одни лишь «Московские ведомости» обнимали со всею серьезностью этот вопрос и передовые статьи их, отличавшиеся необыкновенным талантом, руководили общественным мнением России в этом отношении и служили нам в Западном крае как бы поддержкой. Читать «Московские ведомости» сделалось у нас такою же необходимостью, как исполнять свои служебные обязанности. Не забуду никогда, что по указаниям этой газеты, опередившей виленских деятелей, «Виленский вестник», печатавшийся дотоле в двух столбцах, по-польски и по-русски, стал с 1-го января 1864 года выходить исключительно по-русски. Издание полупольского официального органа после всех преобразований, совершившихся в крае, делалось уже несообразностью; но такова сила привычки и вкоренившихся понятий, что на месте если и приходило об этом кому-нибудь в голову, то считалось неосуществимым.

В Петербурге я узнал о предполагавшемся назначении генер.-адъют. Крыжановского помощником командующего войсками Виленского округа. Так как Михаил Николаевич постоянно стремился сдать свое управление, и даже за Высочайшим к нему рескриптом нельзя было полагать, что он останется очень долго в Вильне по причине болезней, то в новом помощнике весьма естественно всякий видел будущего преемника, тем более, что и самые заслуги и прежняя служба г.-ад. Крыжановского в должности варшавского генерал-губернатора заставляли думать, что он лишь на время принимает второстепенную должность помощника.

По возвращении моем в Вильну около 10-го декабря я был встречен радостною вестью; все говорили мне при встрече: «Вы знаете, Мацкевич взят!»

Надо ознакомить читателя с положением дел в Ковенской губернии, чтоб уяснить какое магическое действие производили в то время эти слова.