Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Скажут, что русская общественная сила в Западном крае была дурно направлена, что она была недостаточно разумна, что она была груба и невежественна. Допустим, что все это так, но что же из этого следует? То ли, что надо бы было убить эту силу, или то, напротив, чтобы, сохраняя ее и способствуя ей, просветить ее и направить надлежащим образом?

Национальная политика есть дело у нас слишком новое. Она не могла сразу установиться. Дурные партии, видевшие в ней смертную для себя опасность, отдохнули и нашли пути для новых махинаций и обманов. И вот в наших делах произошли колебания. Хотя правительственная программа ни в чем не изменилась, напротив, она становилась все яснее и определеннее, но в ее исполнение прокрались начала, которые подвергли ее сомнению и обессилили ее действие. Мы снова обратили наши удары на самих себя. Россия снова начала поражать и вязать свои собственные силы. Принимались меры, чтобы подорвать русский патриотизм, именно в тех местах, где он особенно требовался. Сила эта, хотя и молодая, оказалась, однако, более крепкой, чем думали ее противники. Могло ли и быть иначе? Сила эта есть самое естественное явление и самая очевидная необходимость; без нее невозможно дальнейшее движение государственной жизни; без нее национальная политика не имеет смысла; без ее содействия правительственная программа разрушает сама себя. Но удары на русский патриотизм падали все чаще и сильнее; он был оклеветан, осмеян и поруган. Личный состав администрации в Западном крае подвергся сильному изменению. Русские люди увидели себя в этом крае бедной, несчастной, загнанной партией, и, те кто не был выброшен оттуда, толпами оставляли его сами. Кончилось тем, что «русское дело», над которым брезгливо глумились влиятельные вожаки нашей квазиконсервативной партии, утратило веру в себя. Дурные партии снова подняли голову, а польская организация в Западном крае снова чувствует себя силой...

М. Н. Катков «БЫЛИ ГОТОВЫ ПЛАНЫ РАЗДРОБЛЕНИЯ РОССИИ...»>

Нас хотели бы возвратить к тому времени, когда наш государственный корабль быстро несся на риф, когда политическая интрига овладела было самым кормилом правления. Это было тотчас после великой крестьянской реформы, за которою вслед ожидались потрясения внутри самой России и когда, казалось, достаточно было лишь легкого толчка извне, чтоб она распалась. Пусть старожилы припомнят те годы. Пусть припомнят золотые грамоты и попытки взволновать народ; пусть припомнят, наконец, польский мятеж и с тем вместе доктрину, которая тогда овладела нашею интеллигенцией, как тою, которая честит себя либеральною, так и тою, которая кичится титулом консервативной. Всеми овладело бешенство, как бы раздробить и ослабить Россию, как бы выкроить из нее несколько государств. Самое существование русского народа отрицалось. Важные правительственные лица, не стесняясь, заявляли, что русский народ есть фикция, что его не наберется и десятка миллионов, что весь он заключается только в подмосковных населениях, в пределах бывшего Московского великого княжества, что все прочее населено другими народами, которые требуется-де выделить в особые автономные политические тела, и что усилия правительства как в законодательстве, так и в администрации должны клониться не к тому, чтоб укреплять и поддерживать единство России, а к тому, напротив, чтобы все в России обособлять, выделять, отделять, ставить врознь, из каждого племенного фрагмента, никогда не имевшего самостоятельной политической жизни и никакой культуры, из каждого оттенка народного говора создавать особый язык, особую политическую национальность.