Воспоминания благовоспитанной девицы

Между нами было много общего, мы понимали друг друга с полуслова; вместе с тем некоторые вещи мы воспринимали по-разному. Эрбо знал Юзерш, провел там с женой несколько дней, очень любил Лимузен; однако я удивилась, когда он своим красноречием соорудил на песчаных равнинах дольмены, менгиры, насадил леса, где друиды собирали омелу. У него легко разыгрывалось историческое воображение: сад Пале-Руаяля был для него населен великими призраками; я же к прошлому относилась холодно. Я считала его человеком черствым из-за свойственного ему безразличного тона, а то и бесцеремонности. Как я была тронута, когда он сказал, что любит «Нимфу с преданным сердцем», «Мельницу на реке Флосс» и «Большого Мольна». Мы заговорили об Алене-Фурнье, и он взволнованно прошептал: «Есть люди, которым невозможно не завидовать». И помолчав немного: «В сущности я гораздо более интеллектуал, чем вы, но в основе — все та же чувствительность, которой я совсем не хочу». Я сказала ему, что просто существовать мне часто кажется упоительным: «У меня бывают такие дивные минуты!» Он кивнул: «Надеюсь, мадемуазель, что это так, вы этого заслуживаете. А у меня не бывает дивных минут, я — бедный малый, но то, что я делаю, — великолепно!» Он улыбнулся, словно извиняясь за свое бахвальство. Насколько он верил в то, что говорил? «Не надо меня судить», — слышала я от него порой и не могла понять, просьба это или приказание. Я охотно верила ему: он говорил о книгах, которые напишет, — возможно, они и в самом деле будут «восхитительными». Одно-единственное меня в нем смущало: чтобы удовлетворить свой индивидуализм, он делал ставку на успех в обществе. Я была начисто лишена такого рода стремлений. Я не жаждала ни денег, ни почестей, ни известности. Я боялась походить на катоборикса, произнося слова «спасение» и «духовное совершенствование», часто встречавшиеся в моих записях. Однако я с благоговением относилась к тому, что называла «моим уделом». Эрбо интересовал собственный облик, созданный им в глазах другого человека; будущие книги он рассматривал только как частички своей личности. Вот тут мое упрямство было поистине непоколебимым: я не понимала, как можно делать свою жизнь зависимой от мнения неведомо какой публики.

Мы почти не говорили о личных проблемах. Однажды все-таки Эрбо вскользь заметил, что Эжен несчастлив, потому что ему не удается быть бесчувственным: это для него недостижимый идеал. Я ответила, что прекрасно понимаю Эженов, в моей жизни уже есть один такой. Отношения Эженов со своенравными женщинами обычно сложные, заявил Эрбо: они всё хотят поглотить, а «Эжен сопротивляется». «О! Я это заметила!» — воскликнула я. Он расхохотался. Слово за слово, я рассказала ему в общих чертах свою историю с Жаком, и он велел мне выйти за него замуж — или, если не за него, то за кого-нибудь другого, добавил он, женщина должна обязательно выйти замуж. Я с удивлением обнаружила, что в этом вопросе его мнение почти совпадало с позицией моего отца. Мужчина старше восемнадцати лет, остающийся девственником, в глазах Эрбо — невротик; однако, утверждал он, женщина должна отдаваться мужчине только в законном браке. Для меня подход к одной и той же вещи с разными мерками был неприемлем. Я больше не осуждала Жака; но теперь я наделяла как мужчин, так и женщин правом свободно распоряжаться своим телом. Мне очень нравился роман Майкла Арлена «Зеленая фетровая шляпа»^{283}. Недоразумение разлучило в молодости героиню, Айрис Сторм, с Нейпиром, человеком, которого она очень любила; она никогда не забывала его, хоть и спала со многими мужчинами; в конце концов, не желая отнимать Нейпира у милой и любящей супруги, она врезалась на машине в дерево. Меня все восхищало в Айрис: ее одиночество, ее беззастенчивость и какая-то возвышенная честность. Я дала книгу Эрбо. «У меня не вызывают симпатии женщины легкого поведения», — сказал он, возвращая ее. Он улыбнулся. «Насколько я люблю, чтобы женщина мне нравилась, настолько не могу уважать ту, которой я обладал». Я возмутилась: «Такой женщиной, как Айрис Сторм, обладать нельзя». — «Никакой женщине связь с мужчиной не обходится безнаказанно». Он повторил, что наше общество почтительно относится только к замужним женщинам. Меня не волновало, почтительно ко мне относятся или нет. Жить с Жаком и выйти за него замуж — одно и то же. Но в тех случаях, когда можно разделить любовь и замужество, я теперь предпочитала разделять. Однажды я увидела в Люксембургском саду Низана и его жену с детской коляской. Я горячо пожелала, чтобы подобной картины не было в моем будущем. Я находила тягостным, если супругов приковывало друг к другу что-либо материальное; единственной связью между любящими должна быть любовь.