Воспитанник Шао. Том 1

Настоятель со скрытым удовлетворением разглядывал своего воспитанника. Наполненный опытом ум старейшины подмечал малейшие изменения, происшедшие с Русом. Многое сохранилось в его внешности, но глубинное самовыражение, сосредоточенность мысли достигли определенной завершенности взрослого человека. Глаза воспитанника утратили свою подавленную неподвижность. Холодный блеск с леденящими искорками сохранялся лишь в минуты оцепенелой задумчивости. Они не жалили собеседника прежней устрашающей отчужденностью, потеплели. Заинтересованность происходящим, жажда немедленного познания по-детски открыто и просто светилась в них.

Ранее жесткое, худощавое лицо с выступающими скулами и донельзя упрямым подбородком также смягчило острые черты, сгладило неприятные формы. Неприступная настороженность сменилась любопытствующим выжиданием, рассудительной выдержкой.

Вот и сейчас, следуя своим собранным но не до конца понятым наблюдениям, Рус обратился к старейшинам, словно вымаливая ответ на мучившие его сомнения: «Почему устойчиво держится отчуждение в среде монастырей?»

Старейшины притихли. Рус шел в глубины бытия с наивными вопросами, но с верой в праведные ответы и социальную справедливость.

Настоятель не спешил.

— Верно, сынок, верно. Ты вырос. Твоими устами заговорил мудрый Будда. Твои мысли — мысли великих мудрецов. Человек должен быть единым в себе, единым в обществе. Иначе ждет его горькое разочарование. Будущее его непредсказуемо. Нам, проповедникам Великого Равенства, приходится идти на оккультную мистику, таинства, магию, обман, чтобы смелее верили люди, задумывались. Там, где нет образования, слово должно иметь ту непреклонную силу воздействия, которая сможет повести народ к великой цели единения и братства. Человек не ценит себя как что-то возвышенное, как средоточие редчайшего дара Вселенной — осмысленного разума. Он печется о плоти своей во вред себе, во вред другим, во вред будущему. Разум занят не поисками Абсолюта, вселенской истины, а греховным состоянием той плоти, в которой находится. В этом его слабость, в этом его горе. Не так должно быть, где разум движет поступками людей. Вот так все в мире вертится и крутится. В этой сумасшедшей кутерьме стонет истина, бьются друг об друга головы, только больше распаляются, больше и дальше вязнут в путине никчемной бытовой спешки и мелочной ненависти друг к другу. В таком состоянии впереди видится только крутой темный обрыв. Люди видят это, но мелочный нарыв тщеславия не оставляет им сил успокоиться, осмотреться, подумать.

— Но если ясно, что надо быть вместе, почему разошлись лепестки «Белого лотоса»?

— Пути наши не разошлись. Мыслим мы по-разному, но следуем одной цели. Великая Китайская революция борется за исполнение долгожданных чаяний народа, но вот путь, которым она следует, не для всех ясен и понятен. Вызывает опасения и разногласия даже в среде ее сторонников. Вот и мы — глаголем веками, а к общей истине пробиться не можем. Нужно время, долгожительство для видения, осмысливания. Кто знает, что будет дальше? Силы наши исчерпывающи. Болезнь величия и тщеславия — первое зло разума. Оно подтачивает изнутри великие идеи всякой революции. А ведь цивилизации около десяти тысяч лет. Давно пора научиться видеть — кто есть кто.

Вновь молчание, неторопливое отсчитывание быстротечных секунд.

И тут Рус, что-то вспомнив, обратился к Вану, как к последней инстанции.

— В один из дней в горах дорогу неожиданно преградил мне неизвестный, с объемно развитей мускулатурой и очень идентичной нам техникой ведения боя.

Лицо Вана посуровело, он перевел взгляд на также застывшее лицо Патриарха. Тот — на него.

— Он был в темных шароварах? — Ван так пространно смотрел куда-то в прошлое, что было непонятно, к кому он обращается.

— Да, — поторопился не мешать памяти Вана Рус, — босиком. Руки, ноги уродливо мозолистые.

— И взгляд загнанного быка, — дополнил Чемпион.

— Да.

— Неужели продолжается тропа династии Юань? — Патриарх не спеша вспоминал. — Тогда, в противовес мастерам «Белого лотоса» и прочим оппозиционным братствам, монголы создали черный монастырь, куда набирали плененных особо развитых детей и готовили их как убийц-профессионалов против мастеров У-шу и прочих разновидностей борьбы. Это страшные субъекты. Если выпустили для убийства, назад они возвращаются только выполнив приказ, или не возвращаются совсем. С представителями «Лотоса» они в основном терпели поражения. В начале века мне пришлось сойтись с одним из мутантов Черного монастыря. В двадцатых годах Ван забил двоих. Но то с нашими бойцами. Руководителей прочих сект эти черти убили немало. Их боялись, несмотря на то, что они редко появлялись на тропах. У них по-звериному развито обоняние. После двадцать девятого года мы думали, что они уже сошли со сцены. Но смотри, один шальной объявился. Мы так и не знаем, где находится этот монастырь. Мутанты разговаривать не умеют.

— Кто его выпустил? — зло спросил Ван. — И кто пропустил его в зону, контролируемую воинскими подразделениями? Похоже, и Чан был в неведении относительно этого субъекта.