Кого мог, спасал лично Гонта. В поэме Шевченко «Гайдамаки», напичканной выдумками, этот сотник убивает двух своих сыновей, отданных матерью на воспитание католикам. В реальности ничего подобного произойти не могло. У Гонты было четверо дочерей и только один сын. в дни осады Умани все они находились в его родном селе Росошки. к тому же женат сотник был на православной женщине. Это была обычная семья усердная в родной вере. На православном храме в Ро-сошках долго сохранялась надпись: «Церковь сия збудована коштом сотника Ивана Гонты и всей громады». А в Воздвиженской церкви местечка Володарки в числе ктиторов был записан Гонта вместе с женой.
В Дни бунта Ивану Гонте пришлось совершить сложный выбор. Потоцкий всегда относился к нему с симпатией и даже подарил в полное владение его родное село — те самые Росошки. Сотник отличался импозантной внешностью и превосходно говорил и писал по-польски. Как вспоминал сын убитого губернатора Павел Младанович, «воспитание его было такого, что и теперь его можно было бы счесть за шляхтича». (Между прочим, в допросных листах за неграмотного Зализняка по-польски расписался именно Гонта!) Но голос крови и веры пересилил. «Своими» для Ивана были все-таки православные гайдамаки, а не католики-шляхтичи и еврейские купцы.
Жестокая ирония заключалась в том, что и Гонту, и Зализняка поймали именно русские войска, которые пришли на помощь своему польскому союзнику — королю Станиславу Понятовскому. Но во время казни Гонта вел себя достойнее любого дворянина и даже завещал вырезанную из его спины полосу кожи одному шляхтичу, попросившему «в наследство» дорогой пояс сотника.
Казнь Гонты должна была продолжаться две недели. В течении первых десяти дней, по решению польского .правосудия,.- ему предписывалось вырезать по «пасу» кожи, на одиннадцатый день — отрубить ноги. На двенадцатый — руки. На тринадцатый — вырвать сердце. И только на четырнадцатый — обезглавить. Выдержать эту процедуру так и не смогли. Польский гетман Бра-ницкий приказал отрубить Гонте голову на третий день, а все остальное проделать на трупе. Череп сотника многие годы красовался на воротах городка Могилев-По-дольский. Кожа с него облезла, вороны выклевали глаза, а потом он попросту куда-то исчез. Как многое исчезает в этом подлунном мире. И только в допросных листах двух гайдамаков-побратимов сохранился каллиграфический автограф по-польски: «К sim owiktom wmijsto nazywajemoho poikownyka Maksyma Iwelowaho syna Zalizniaka za neumiknym gramoty po ikmo prozenyiu w miksteczo Umac sotnik Iwan sotnyko Honta podpisaisa» «Под этими ответами вместо назвавшегося полковником Максима Ивеловаго сына Зализняка по его просьбе как незнающего грамоты в местечке Умань сотник Гонта подписался».
Глава 20.
Преступление и наказание по-староукраински
Много пишут ныне о судебном беспределе. Но уверяю вас: при Мазепах и Полуботках в казачьей державе со справедливостью было не лучше!
Гуси спасли Рим, а Запорожскую Сечь — картежник. Недаром колода карт красуется на переднем плане картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». На Рождество 1675 года войско турецкдх янычар проникло по льду на Сечь и вырезало часовых. Казаки мирно спали. И только в одном курене компания картежников продолжала игру. Именно они засекли врагов и открыли бешеную стрельбу, разбудившую другие курени. Через окошки-бойницы запорожцы косили турок сотнями — ни одна пуля не пропадала даром на узких улочках, где не было спасения. Утром трупы захватчиков опустили в проруби на Днепре, скормив рыбам.
Но не всегда карты приводили к хеппи-энду. Чаще всего страсть к азартной игре оборачивалась внезапной утратой имущества и утомительными судебными процессами. В историческом романе Зинаиды Тулуб «Людоловы» так теряет свой хутор полковник Горленко. Множество подобных трагедий сохранили и старинные акты. Карточные шулера подпаивали незадачливых гуляк и вовлекали их в опасную игру, оставляя в прямом смысле без штанов.
Один такой случай произошел в сотенном местечке Насташка возле Белой Церкви в 1672 году. В город пришел на постой отряд сердюков (наемных пехотинцев) гетмана Дорошенко. Один из них по прозвищу Ильяш предложил в корчме сыграть в карты или кости местному шляхтичу Василию Троцкому. Тот был в дымину пьян и сразу согласился. Игра продолжалась, пока кто-то не сбегал за женой Троцкого. Та утащила мужа домой. Но утром к НИМ явился Ильяш и заявил, что Троцкий должен ему ровно тысячу злотых, проигранных ночью.