Воскрешение из мертвых (Повести)

— Разве и мы тоже решили добираться до этой мантии со дна моря? — спрашивает подошедший к ним Фрегатов.

— Не думаю,- покачивает головой Алексей.

— Ну, а если не бурение скважин, то на дне Черного моря вообще нечего больше делать,- убежденно заявляет Семенов.- Да и не для физиков эта задача. Профессора Кречетова, как я понял из разговора с ним в поезде, интересует не верхняя мантия вовсе, а ядро нашей планеты.

— Но ведь это черт знает на какой глубине! — восклицает Омегин.- Кажется, тысячи три километров?

— Две девятьсот,- уточняет Русин.- Но мне думается, интересует его даже не это, а внутреннее ядро, которое еще глубже. До него пять тысяч километров.

— Да, пожалуй,- соглашается Фрегатов.- В нем, скорее всего, совершенно неизвестное нам вещество, находящееся в сверхплотном состоянии. Вот это-то вещество и собирается, конечно, зондировать нейтринными импульсами профессор Кречетов.

— Но ведь это явно бредовая затея — уловить нейтрино, пропустив его лишь сквозь ядро нашей маленькой планетки! — шумно восклицает Омегин.- Удалось разве кому-нибудь в земных условиях «притормозить» хоть одну такую частицу?

— Ай-яй-яй, научный фантаст Омегин! — смеется Фрегатов.- О таком ученом, как Бруно Максимович Понтекорво, слышал ли ты хоть что-нибудь?

— Ну ладно, хватит меня разыгрывать, я ведь серьезно!…- сердится Омегин.

— Ия тоже. А тебе надо бы знать мнение Понтекорво по поводу неуловимости нейтрино. Тем более, что в чем-то с тобой согласен…

— В самом деле, Фрегатов, зачем вы превращаете все это в шутку? — хмурится Семенов.

Русин понимающе улыбается — он знает манеру Фрегатова разговаривать с такими людьми, как Омегин.

— Почему же в шутку? — удивляется Фрегатов.- Понтекорво тоже ведь считает, что пропускать одно нейтрино сквозь астрономическую толщину вещества для того, чтобы оно с достаточной вероятностью с ним прореагировало, нереально. Или, как остроумно выразился наш коллега, бредово. И он предложил, обратное — пропустить астрономическое число нейтрино через разумную, скажем, метровую толщину жидкого или твердого вещества. Такой эксперимент и был осуществлен в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.

— И если мне не изменяет память,- замечает Алексей Русин,- это было не нейтрино, а антинейтрино.

— Да, память вам не изменяет,- снисходительно улыбается Фрегатов.- Я умышленно не уточнял эти подробности, чтобы нашему коллеге… Ну хорошо, хорошо, Сидор! Зачем же обижаться? Никто, кроме тебя, не осуждает ведь меня за столь популярное изложение не такой уж простой проблемы макроскопического проявления слабых взаимодействий. Да, вы правы, коллега Русин, в этом эксперименте именно антинейтрино взаимодействовало с ядрами водорода, что и было зарегистрировано сцинтилляционным счетчиком. Что такое сцинтилляция, я не стану объяснять, чтобы не обидеть кое-кого из наших коллег.

— К чему эта ирония, Фрегатов? — качает головой Семенов.- Все и так знают вашу образованность…

— Господи, какая там к черту образованность! — смеется Фрегатов.- Жалкий дилетантизм…

А Алексей уже не прислушивается к разговору своих коллег. Все время украдкой наблюдая за Варей, он теперь не сводит с нее тревожного взгляда. Не проявляя никакого интереса к спору фантастов, она явно скучала. И вдруг будто озарилась вся. Кто ж это привлек ее внимание? На кого устремлен ее взор?

Алексей поворачивает голову в сторону моря и видит здоровенного детину в полосатых трусиках. Да ведь это Вадим Маврин!

У Алексея начинает вдруг ныть сердце. А Варя вскакивает и бежит навстречу Вадиму.

24

Ступив на рифленый настил палубы, несколько возвышающийся над корпусом поплавка батискафа, Кречетов шутит:

— Признайтесь честно — многое позаимствовано тут у Пикара?

— Разве только идея подводного дирижабля, которую сам же Пикар, будучи в прошлом исследователем стратосферы, позаимствовал у воздухоплавателей.

Подводное судно покачивается на легкой волне, но профессор Кречетов уверенно идет к рубке с застекленными иллюминаторами. Спустившись по металлическим перекладинам трапа, он достигает вестибюля, отделяющего вертикальную шахту от гондолы, и останавливается у его люка.

— Ну-с, профессор, что же вы остановились на пол-пути? — слышит Кречетов знакомый голос из гондолы батискафа.- Прошу вас.

Коренастый, лобастый и совершенно лысый академик Иванов на фоне многочисленных щитов электроприборов и манометров в первое мгновение кажется Леониду Александровичу персонажем из какого-то научно-фантастического романа.

— Ну, дорогой Дмитрий Сергеевич,- громко-восклицает Кречетов,- вы прямо-таки настоящий конан-дойлевский доктор Маракот!

— Нет уж, кто угодно, только не Маракот!-энергично машет руками академик.- Вспомните-ка, как описывает его Конан-Дойль в «Маракотовой бездне». Он называет его живой мумией, чего не скажешь обо мне. Скорее, я похож на профессора Челленджера из «Затерянного мира».